— Ты всё тако же поёшь громогласуя и добротою?
— Пою, великий государь, — ответил Иов.
— Ступай в Симонов монастырь, — повелел Грозный.
И вот уже Иов архимандрит этого монастыря — опричной государевой богомольни. И царь приезжал слушать его пение. Но когда Иван Грозный разорил Новгород, Иов вдруг отказался петь в присутствии царя. Иова сослали в Казань, а высылая, вот чудеса, сан повысили: епископом уехал. Ссылка, правда, оказалась недолгой. Его снова привезли в Москву. Поставили главой большого Новоспасского монастыря. А вскоре же перевели епископом в царское село Коломенское. Иов пугался столь стремительного возвеличения. Знал, что Иван Грозный не питал большой любви к священнослужителям. Мог же он за одно супротивное слово приказать отрубить голову игумену Псково-Печерского монастыря Антонию. Было в Иове что-то такое, что заставляло жестокого царя проявлять к нему милость.
Старицкий святитель являл из себя незаурядную личность. Он обладал феноменальной памятью, мог без книг вести всю церковную службу. А Ивана Грозного покорил его голос, который был умилен и в пении громогласен, добротою звуков у всех сердца яко огнём опалял.
Однако не только Иван Грозный тянулся к Иову. В Москве к нему проникся доверием и душевной теплотой Борис Годунов. И очень переживал за жизнь Иова, когда тот отказался вести службу в присутствии царя. Случилось сие в ту пору, когда Иван Грозный вернулся из Новгорода, где предал жестокой смерти тысячи женщин, детей, стариков.
После смерти Ивана Грозного иерархи церкви послали Иова в Ростов Великий архиепископом. Расставаясь с Иовом, Борис поцеловал крест и заверил, что скоро его вновь позовут в Москву. И правда, прошло совсем немного времени, как Иова вернули в первопрестольную — и по просьбе Бориса молодой царь Фёдор повелел иерархам церкви дать Иову сан митрополита.
Борис не раскаивался в том, что оказывал Иову поддержку. Священнослужитель платил правителю взаимностью. Мудрый и образованный, он давал Борису разумные советы во многих случаях жизни. Даже тогда, когда решались дела Посольского приказа. И дружба столь разных двух мужей давала свои плоды. И случалось, что с ведома Иова, Борис поправлял главу Посольского приказа думного дьяка Андрея Щелкалова. Негодовал в душе и зубами скрипел гордый дьяк, но внимал мудрому слову. И всё дружественнее становились связи России с иноземными державами, особенно с Францией, Англией, Италией.
Тем временем русские войска с малым кровопролитием прятали под крыло российского державного орла неохватные просторы Сибири, восстанавливали свои древние грани на скалах Карелии, закладывали крепости в предгорьях Кавказа, удерживали рубежи на северо-западе, иногда вступали в схватки с заносчивой Швецией.
Медленной, но твёрдой поступью Россия поднималась к вершине славы, как одна из могущественных держав Европы. К этой роли её начал готовить ещё Иван Калита. Но не знала Россия другого такого благостного времени, каким было царствование Фёдора Иоанновича. Держава россиян стала заметной и притягательной во всём западном и восточном мире. В Россию потянулись купцы, учёные, художники, ремесленники — все за удачей, отцы православной церкви — за милостыней.
Летом 1586 года, что ни день, да и на дню многажды, появлялись у московских сторожевых застав гости иноземные, купцы заморские. Манила их загадочная Москва своим богатством, обилием товаров на торжищах-базарах. Стекались к Москве гости аглицкие, датские, немецкие, французские, а ещё болгарские, турецкие и шведские. Все спешили в Китай-город, на Варварку да в Зарядье, на Красную площадь да и по мелким торжищам разбегались. Торговали меха собольи и бобровые, куньи и беличьи, Горностаевы, а ещё чёрных лисиц. Покупали шкуры волчьи, рысьи и медвежьи — кому на какой вкус. Горностая искали из Пермских лесов, бобров — с реки Колы, куницу — из алтайской тайги, а лучшего соболя — из земли Обдорской.
Ещё меды мордовские, черемисские и башкирские бочками закупали, серебром и золотом оплачивали. Сало из Ярославщины, Тверской да Вологодской земли выбирали. Икру белужью, осетровую, севрюжью да кетовую купцы французские, немецкие, а ещё испанские и итальянские, цены не спрашивая, покупали бочками и туесами. А за лучшими псковскими, новгородскими да смоленскими льнами охотились купцы аглицкие, чтобы королевскому двору перепродать.