Гупаливщина
Встало солнце. Украина
Дымилась, пылала.
Где в живых осталась шляхта, —
Запершись дрожала.
А по виселицам в селах
Ляхи в ряд висели
Чином старшие. На прочих
Веревок жалели.
По улицам, по дорогам —
Груды трупов с ночи.
Псы грызут их, а вороны
Выклевали очи…
По дворам везде остались
Дети да собаки.
Даже бабы, взяв ухваты,
Ушли в гайдамаки.
И творилося такое
По родным округам…
Хуже ада… За что ж люди
Губили друг друга?…
Поглядеть — такие ж люди,
Жить, водить бы дружбу.
Не умели, не хотели —
Разделиться нужно!
Захотели братской крова, —
Потому — у брата
И скотина, и холстина,
И светлая хата.
«Убьем брата, спалим хату!»
И пошла работа.
Ну, убили! А на муки
Остались сироты.
Подросли в слезах, в неволе,
Развязали руки,
Ножи взяли. И зуб за зуб,
И муки за муки!
Сердцу больно, как помыслишь:
Что людей побито!
Столько крови! Кто ж виновен?
Ксендзы, езуиты…{79}
Проносились гайдамаки
Степями, лесами.
А за ними и Ярема
С горем да слезами.
Вот минули Вороновку,
Вербовку; в Олышану
Прискакали. «Не спросить ли
Кого про Оксану?
Нет, не надо, пусть не знают,
За что пропадаю».
Кони скачут. Гайдамаки
Село покидают.
Наклоняется к мальчонке:
«Ктитора убили?»
«Да нет, дядька, не убили —
На огне спалили
И Оксану, дочку, взяли.
А ты кого ищешь?
Коли ктитора, то даром:
Лежит на кладбище…»
Не дослушал и галопом
Вороного кинул.
«Лучше б я вчера, не зная,
Не ведая, сгинул,
А сегодня я и мертвый
Из могилы встану
Ляхов мучить. Сердце мое!
Оксана! Оксана!
Где ты?…»
Стихнул, зажурился.
Сдержал вороного.
Горе тяжкое, немое
Охватило снова.
Поравнялся со своими
За хутором старым.
Где корчма была — огнище,
И Лейбы не стало.
Усмехнулся мой Ярема.
Грустно усмехнулся.
«Вот где, вот где я недавно
Перед Лейбой гнулся!
А сегодня…» И взгрустнулось
О том, что минуло.
А ватага у оврага
С дороги свернула.
Догоняют мальчугана;
На спине котомка,
Лапти, рваная сермяга…
Окликнули громко:
«Эй, убогий, погоди-ка!»
«Я не нищий, пане».
«Ну, а кто ж ты?»
«Гайдамака!»
«Ишь ты как, поганец!..»
«Сам-то дальний?»
«Кирилловский»{80}.
«А Будища{81} слышал?»
«Знаю, как же!»
«А озеро?»
«Озеро повыше,
Вон где озеро. Езжайте
Тропинкой вот этой».
«Много ляхов нынче видел?»
«То-то вот что нету!
А вчера их было пропасть!
Венков не святили{82}
Из-за них, собак проклятых, —
За то ж их и били!..
И мы с батькой их карали,
А мать все хворает, —
А то б тоже…»
«Добре, хлопец! —
Зализняк кивает. —
Вот возьми себе на память
Об этой дороге Золотой».
«Спасибо, пане!..»
«Ну, казаки, трогай!
Да без гомону, потише!
Галайда, за мною!
Там вон озеро в долине
И лес под горою.
А в лесу добро зарыто, —
Как подъедем, скажешь,
Чтобы хлопцы окружили,
Может, кто на страже
Там остался».
Подъезжают,
Встали вокруг леса.
Смотрят, смотрят — нету ляхов…
«Да тут их до беса!
Гляньте, хлопцы, на деревья,
Сшибайте проклятых!» —
И посыпались, как груши,
Вниз конфедераты.
«Поживей сшибайте, хлопцы,
Будут знать, как лазить!
Вот так славная потеха —
Как бы да не сглазить!»
Отыскали гайдамаки
Потайные ямы,
Все забрали, что годилось,
И в Лысянку прямо
Поскакали…