Однако наше положение было весьма своеобразным. У нас не было никакой возможности выяснить, где находимся мы и где находятся американцы. У нас не было инструментов для астрономических наблюдений, мы не могли с необходимой точностью определить нашу широту и долготу и даже не знали, находимся ли мы в двухстах милях от тихоокеанского побережья или в пятистах. По донесению лейтенанта Филиппеуса, который частично исследовал реку Анадырь, от поселка до Анадырского залива было около тысячи вёрст, а по подсчетам, которые мы делали от Гижиги – не более четырёхсот. Точное расстояние было для нас вопросом жизненной важности, потому что мы должны были везти корм для собак для всего путешествия, и если бы это было что-нибудь вроде тысячи вёрст, то, по всей вероятности, наши собаки погибли бы от голода, прежде чем мы вернёмся. Кроме того, даже если мы доберемся до Анадырского залива, у нас не будет возможности узнать, где находятся американцы, если мы случайно не встретим чукчей, которые видели их – мы можем бродить по этим пустынным равнинам месяцами, но так и не найти печную трубу, которая была единственным внешним признаком их подземного жилища. Это будет гораздо хуже, чем пресловутый поиск иголки в стоге сена.
Когда мы объявили жителям Анадырска о своём намерении отправиться на тихоокеанское побережье и призвали добровольцев составить нам компанию, мы столкнулись с совершенно обескураживающим сопротивлением. Анадырцы единодушно заявляли, что такое путешествие не только никогда не совершалось, но и вообще невозможно, что в низовьях реки Анадырь постоянно бушуют свирепые штормы, там совершенно нет леса, что там всегда сильный холод и мы неизбежно потеряем всех наших собак, умрём с голоду или замёрзнем. Они ссылались на опыт лейтенанта Филиппеуса, который едва избежал голодной смерти в том же районе в 1860 году, к тому же он путешествовал весной, а мы предлагали им идти в середине зимы, когда холод и метели самые сильные. Такая авантюра, сказали они, почти наверняка закончится катастрофой. Наш казак Григорий, храбрый и надежный старик, был проводником и переводчиком лейтенанта Филиппеуса в 1860 году, прошёл по зимней реке около ста пятидесяти миль и кое-что знал о ней. Поэтому мы оставили туземцев в покое и обсудили этот вопрос с Григорием. Он сказал, что на протяжении того расстояния, на которое он спускался по реке, по её берегам достаточно стланика, чтобы снабжать нас дровами, а местность не хуже той, по которой мы уже прошли между Гижигой и Анадырском. Он сказал, что вполне согласен на поездку и пойдёт со своей упряжкой собак, куда бы мы ни направились. Священник, который летом ездил вниз по реке, тоже был уверен, что это путешествие осуществимо, и сказал, что он и сам поедет, если сможет быть полезным. С этой поддержкой мы объявили туземцам наше окончательное решение, показали им письмо, которое мы привезли от исправника в Гижиге, уполномочивающее нас требовать людей и сани для всякой необходимости, и сказали, что если они всё же откажутся идти, то мы пошлем специального гонца в Гижигу и сообщим об их неповиновении. Эта угроза и пример нашего казака Григория, который был известен, как опытный проводник от Охотского моря до Северного Ледовитого океана, наконец-то возымели желаемый эффект. Одиннадцать человек согласились идти, и мы сразу же начали заготавливать собачий корм и провизию в дорогу. У нас были ещё только самые смутные и неопределённые сведения об американцах, и мы решили подождать несколько дней, пока не вернётся казак Кожевин, отправившийся в гости к кочевым чукчам. Священник убедил нас, что тот привезёт более достоверные сведения, потому что все кочевые туземцы знали о прибытии таинственных белых людей и, вероятно, скажут Кожевину, где те находятся. Тем временем мы кое-что добавили к нашим тёплым меховым костюмам, сделали маски из беличьих шкурок, чтобы надевать при очень низких температурах, и собрали всех женщин деревни шить большую меховую палатку.