Со многими людьми из прошлого я теперь мог свободно общаться. Хоть с самим Юлием Цезарем. Но больше всего я любил «беседовать» с древнегреческими философами Сократом, Платоном и Аристотелем. Мои «собеседники», давно умершие, появлялись тогда, когда я того желал. Мы всегда были друг с другом не просто приветливы, а раскрывались во всей свое полноте. Нам не надо было красоваться друг перед другом. Искреннее, глубокое и уважительное общение вызывало чувство величайшего наслаждения, подобная степень взаимного расположения там, в земной жизни, не встречалась мне вообще.
Нет, мы не разговаривали друг с другом, ибо у нас, естественно, не было языка, так же как и тела. Но мы запросто, без слов, обменивались мыслями и чувствами. Или вдруг напрямую появлялись образы и реальные картины из земной жизни моего «собеседника». Например, Киевская Русь эпохи князя Владимира или Франция времен «Трех мушкетеров». То, что я хотел узнать, я немедленно видел, словно наяву. Я наблюдал ту или иную картину как бы со стороны, из любого ракурса, и одновременно окунался в самую ее гущу. Чувства воющей толпы на стадионе и свирепого гладиатора, побеждающего соперника, сенатора, наслаждающегося в тени сада фруктами и вином, молодых возлюбленных, слившихся в объятиях в полутемной спальне, революционный порыв толпы, осаждающей Зимний дворец, – все было подвластно мне…
Правда, не мог я, конечно, влиять на течение исторических событий.
Но были там еще некоторые странные субъекты, как выяснилось, те, кто совершил в своей земной юдоли страшные злодеяния. Они находились в полном одиночестве, отдалении и изоляции от всех остальных, не имея никакой возможности общаться с кем-либо. Впрочем, никто и не желал с ними вступать в контакт. Да и не мог, ибо незримая преграда стояла между ними. Эти субъекты всегда были мрачны и угрюмы. Перед их взором, как в непрерывном фильме, постоянно представали картины совершенных ими преступлений, и их лица выражали только одно – страх и ужас. Избавиться от этого они не могли. И должны были свой крест нести вечно.
В моем новом состоянии кардинально изменилось отношение к тем людям, с кем я ранее был в ссоре. Однажды я пожелал повстречаться с одним из них, и когда это произошло, то не испытывал к нему ни малейшей неприязни. У меня было очень спокойное и даже доброжелательное настроение. Вдруг четко определилось, что все наши прежние ссоры не стоят выеденного яйца.
Я легко определял, кто кем был в своих прошлых жизнях. В зависимости от того, какой у него был интерес, и чем он до страсти увлекался. Если любил охоту – то в прошлой жизни был хищником, любитель плавания – рыбой, чрезмерно любопытный или вертлявый, с шилом в заду, – обезьяной. Если испытывал склонность к науке, литературе и искусству и добивался выдающихся результатов – значит, прошел этапы первоначальных перевоплощений, избавился от второстепенных влечений и достиг вершины развития. В дальнейшем он становился частью общей духовной сущности, достигал божественности, не теряя индивидуальности. Все это я понял как-то сразу и в один миг.
А кем был раньше я? У меня до моей внезапной смерти не было никаких особых пристрастий. Так, всего понемногу. Неужели в прошлой своей жизни я был никем? Действительно, ничего выдающегося не совершил. Может, просто не успел? Однако, все равно обидно… Вот до чего я додумался!
Да, в моем послесмертном состоянии мне стало доступно многое. Однако я не мог входить в прямые контакты с земными людьми. Только весьма опосредствованно и только в определенных случаях.
Зато теперь я мог наблюдать в деталях всю жизнь Анны. Она все-таки вышла замуж за Владимира. У них появился отличный загородный дом, из которого по утрам мама увозила на машине в школу очаровательную девочку. Вечером, когда все семейство было в сборе, Анна хлопотала по дому и, кажется, была счастлива. С виду это была образцовая семья, если бы…
Если бы я не видел Анну, когда она оставалась одна. Часто она ходила неприкаянно по дому. Или часами стояла возле аквариума и долго наблюдала за танцами разноцветных рыбок. Или сидела в саду с низко опущенной головой над книгой, которая лежала у нее на коленях. Но страниц не переворачивала, о чем-то усиленно размышляя...
Однажды из-за ее плеча мне удалось подглядеть, что она делала, сидя в кресле и держа в руках мобильник. Бог мой, оказывается, она сохранила мой номер телефона и теперь составляла мне эсэмэску. Она путано пыталась что-то объяснить, а в конце записки просила у меня прощения.