Тут Иоланта неожиданно поняла, что мальчишка уже созвал кошелек с пояса Агнесс и бежит по направлению к ней.
Она бы ни за что не схватила кошелек, не сунь его парнишка прямо ей в руки. Затем он круто развернулся и исчез ближайшем переулке. Сегодня вечером он появится вместе с парочкой приятелей перед домом Иоланты, готовый начать швыряться камнями в том случае, если договор окажется обманом. Иоланта взяла себя в руки и поспешила к Агнесс, стоявшей не шевелясь, будто громом пораженная, и молча глядевшей вслед мальчишке. Она все еще держала в руках сверток, который ей сунул хозяин лавки.
– Не беспокойтесь, я отобрала у него… – начала было Иоланта и резко остановилась, будто налетев на стену.
Сверток в руках Агнесс зашевелился и заплакал. Это был ребенок.
Они стояли друг напротив друга на расстоянии едва ли пяти шагов. Их взгляды встретились поверх ребенка. Подсознательно Иоланта отождествляла себя с Агнесс, пыталась установить духовную связь с этой молодой дамой, за которой наблюдала добрых полдня, потому что знала, как много у них общего, а именно – холодный, убийственный интерес отца Ксавье.
Вид Агнесс, держащей в руках ребенка, привел Иоланту в состояние шока. Рука ее с украденным кошельком опустилась. В это мгновение они стали союзницами, сестрами, потому что Агнесс была той целью, к которой стремилась Иоланта, – снова взять на руки ребенка, своего ребенка.
Глаза Агнесс расширились, будто, обменявшись взглядами, они также обменялись мыслями и чувствами.
Тут вернулся хозяин лавки, пахнущий экзотическими пряностями, волосы его были покрыты желтой и красной пылью. Он забрал у Агнесс ребенка и стал его покачивать.
«Ay, niño, ay, niño»,[56] – разобрала Иоланта. Ребенок начал орать во всю глотку, почувствовав себя в руках отца, в безопасности.
– Кто вы? – прошептала Агнесс.
– Спасайтесь, – услышала Иоланта собственный голос. – Дьявол протянул к вам руку.
26
– Что бы вы сделали на моем месте? – спросила Агнесс.
Она стояла у окна своей комнаты и выглядывала из него на расплывающуюся в вечерних сумерках площадь. Ограда над колодцем казалась неопределенной геометрической фигурой в тускнеющем свете.
Иоланта фыркнула. После их встречи у лавки Боавентуры Фернандеса Агнесс просто пригласила юную даму к себе домой – с одной стороны, потому что, по всей видимости, на улице действительно откровенного разговора не получится, а с другой – потому что Агнесс почувствовала, как ее со страшной силой тянет к Иоланте, и захотела побольше узнать о своей новой знакомой.
И она действительно узнала о ней многое; услышала такое, чего никогда в жизни не хотела бы слышать, и сердце ее сжалось в холодных тисках страха.
– Я бы на вашем месте, – ответила ей Иоланта, – взяла бы в каждую руку по острому ножу, а еще один зажала бы в зубах, спряталась бы под кроватью и каждому, кто попытался бы меня оттуда вытащить, отрезала бы пальцы.
– Неужели все так плохо? – испуганно прошептала Агнесс.
– Вы привлекли внимание настоящего чудовища.
– Но я знаю это чудовище. Мой отец считает его своим другом.
– Ваш отец ошибается.
Агнесс сокрушенно покачала головой.
– Раньше я немного беспокоилась, – сказала она, отвернулась от окна и окинула взглядом хрупкую девушку, сидевшую на одном из ее сундуков. Когда они незадолго до этого стояли рядом, Иоланта доставала Агнесс только до подбородка. – А вот теперь я, похоже, по-настоящему боюсь.
– Признаюсь, я тоже.
Девушки посмотрели друг на друга.
– Я спрашиваю себя, почему ваше признание должно меня успокоить, – проговорила Агнесс.
Иоланта слабо улыбнулась.
– Я вовсе не хотела вас успокоить, я лишь хотела разделить с вами свою ношу.
– Вам теперь лучше?
– Не особенно.
Они снова посмотрели друг на друга. Агнесс заметила, что улыбка Иоланты отразилась и на ее лице.
– У вас волосы чем-то осыпаны, – заметила Иоланта.
Агнесс провела рукой по волосам и обнюхала ее.
– Это куркума, – сказала она и попыталась подавить истерический смешок. – Если уж на меня объявлена охота, то я по крайней мере оставлю после себя приятный след.
– А не этот ужасный запах пота, как у мужчин. – Уголки губ Иоланты задергались.
– Да мужчины вообще ничего как следует делать не умеют, – заявила Агнесс. – Они совершенно нестильно пахнущие жертвы.