– То есть без всяких обязательств, так что, когда тебе захочется двинуться дальше, не возникнет никаких затруднений, ведь юридически нас ничто не связывает.
Дэниел говорил ровным, рассудительным тоном. В его голосе не слышалось гнева. Глубину его чувств выдавали только побелевшие костяшки пальцев, сжимающих руль.
– Я имела в виду не совсем то, но… Я не вынесу еще одного развода.
– И ты считаешь, что наши отношения потерпят такой же крах, как ваш брак с Гарри.
И снова это не было вопросом.
Кэролайн молчала. Она не видела ни малейшего сходства между Дэниелом и Гарри, и все же, возможно, именно боязнь этого определяла ее поведение.
– Не думаю, что ты способен меня предать. Мы бы это преодолели. Я бы знала, где ты находишься и что думаешь и чувствуешь каждую минуту нашей совместной жизни. Но мы все равно могли бы потерпеть неудачу. Я не берусь предсказывать будущее.
– Хорошо, что ты понимаешь, насколько переменчива жизнь. – Дэниел на мгновение повернулся к ней. Лицо его было серьезным. – Но у тебя нет оснований думать, что я тебя оставлю. Ты знаешь, что я люблю тебя. Почему же ты отказываешься выйти за меня замуж? Или твоя любовь просто недостаточно сильна?
– Нет! – бурно запротестовала Кэролайн. – Нет, дело не в этом. Я люблю тебя, Дэниел. Ты это знаешь.
– Я считал, что знаю. Это Сара? Ты не хочешь брать на себя заботу о еще одном ребенке, когда твои дети уже почти взрослые? – Он вспомнил, как вела себя Тесса Фолкнер. – По крайней мере, по своему физическому развитию.
Кэролайн понимала, что он имеет в виду. Она снова задумалась:
– Я так не думаю. Сара милая, и, кажется, мы прекрасно поладили. По-моему, она будет славной, даже став подростком.
«По сравнению с Тессой», – подумала она, но не сказала вслух.
– Ну, тогда единственное, что я еще могу придумать, это нежелание, чтобы друзья и соседи узнали о твоей любви к американцу итальянского происхождения.
– Ради Бога, Дэниел. Ты знаешь, что это не так. Мы уже давно покончили с этим. – Кэролайн стало больно. Неужели он все еще продолжает так думать о ней? – Просто сейчас у нас чудесные, простые отношения. Нас только двое. Никто не вмешивается в них, если мы сами его не попросим. Ничего не могу с собой поделать, но мне это нравится. Брак – это так… публично. Мы стали бы супружеской парой с тремя детьми, которые вряд ли поладят, и каждый мог бы судачить о нас. Я хочу, чтобы были только мы, я и ты. Если это эгоистично, прости меня; но таковы мои чувства.
Долгое время Дэниел молчал. Когда он наконец заговорил, Кэролайн в первый раз ощутила в его голосе гнев:
– Тебе хочется подобия студенческой интрижки, шныряния кругом в поисках места, где можно заняться любовью, притворства перед всеми, будто мы не делаем того, что, как им чертовски хорошо известно, мы как раз и делаем. Долго ли мы протянем, если нас будет связывать только это?
– Все не так, Дэниел!
Кэролайн тоже вышла из себя. Никто из тех, кого она когда-либо знала, не обладал способностью приводить ее в такую ярость, как этот человек. Никто не мог делать ее такой злой и такой счастливой.
– Не так? Тогда объясни мне. Скажи мне, почему ты не хочешь, чтобы у нас была семья. Потому что я не покупаюсь на эту чепуху шестидесятых годов о свободной любви!
– Хорошо, есть еще кое-что. Я хочу быть независимой, самостоятельной личностью. Сейчас я учусь в юридической школе и не нуждаюсь в том, кто считает себя вправе говорить мне, что другие вещи значительно важнее. Я не хочу, чтобы существовало что-либо более важное. – Выкрикивая эти слова, Кэролайн чувствовала, как пылает ее лицо. – А после окончания школы я хочу найти себе работу, и пусть я буду занята хоть восемнадцать часов в день, если она окажется такой, какую мне надо. Я не хочу ставить на первое место интересы кого-то другого. Я не хочу удовлетворять чьи-то потребности. Я хочу отдать приоритет самой себе!
Кэролайн откинулась назад. Откуда взялась вся эта ярость? Она была направлена не на Дэниела. Это был отголосок лет, прожитых с Гарри, тех лет, когда он лишь изредка проявлял интерес к детям, и вся ответственность за них падала на Кэролайн. Она не возмущалась. Она не только любила своих детей, но и наслаждалась, общаясь с ними, наблюдая, как они растут. Но она чувствовала себя одинокой и обманутой, потому что Бен и Тесса заслуживали не такого отца, как Гарри.
– На самом деле ты хочешь сказать, – мрачно и медленно произнес Дэниел, – что, по твоему мнению, наша любовь не выдержит соприкосновения с реальным миром.
– Нет, это не так, – покачала головой Кэролайн. – Наша любовь так же реальна, как все, что я когда-либо знала.
«Наша любовь». Она никогда раньше не говорила так и не думала так. Существовали Дэниел и Кэролайн, были ее любовь и его любовь, но только этим утром она осознала, что есть еще некая третья реальность. «Это мы. Это наша любовь».
Дэниел снизил скорость и повернул машину к съезду с автомагистрали.
– Итак, мы вернулись к… чему? К страху? Пуганая ворона куста боится? Знаешь, что я чувствую, когда ты путаешь меня с Гарри?
Неужели все ее тщательно продуманные доводы можно свести к тому, что она просто трусиха? «Хорошо, – подумала она, – что это меняет? Если я так чувствую, значит это и есть реальность. Я имею право на чувства».
– Я точно знаю, каков ты, Дэниел, и каков Гарри. Здесь нет никакой путаницы. Может быть, ты прав. Может быть, вся моя потребность в независимости – просто страх, маскирующийся под силу. Но таковы мои чувства. Я не живу прошлым. Я влюбилась в тебя, и это лучше и сильнее всего, что я когда-либо испытывала. Я не хочу тебя потерять.
Она протянула к нему руку, но Дэниел отклонился от нее, и она уронила руку на колени.
– Однако ты не можешь выйти за меня замуж. Когда начнутся занятия в школе, ты станешь делать вид, что мы не встречаемся. Ты хочешь держать меня в секрете от своей семьи и своих друзей. Я не могу переступить через это, Кэролайн. Меня не интересуют твои отговорки, на мой взгляд, ты просто испугалась, и твоя любовь ко мне не настолько сильна, чтобы пойти на риск.
– Хорошо. Я признаю это. Я паникую. Может быть, слишком паникую, чтобы рискнуть, потому что боюсь проиграть.
Кэролайн поняла, что близка к отчаянию. Она любила Дэниела, но чувствовала, как он ускользает от нее. Получалось, что ей надо было либо подчиниться ему, либо потерять его.
– Но опасаясь рисковать во имя будущего, ты рискуешь лишиться его, Кэролайн, разве не понятно?
– Это что-то вроде угрозы? – Кэролайн стало холодно, одиноко и холодно. Она любила Дэниела, но не собиралась пасть под его нажимом. – Выходи за меня замуж или потеряешь меня?
Дэвид покачал головой:
– Нет, Кэролайн, я ничем тебе не угрожаю. Такие вещи не по моей части, и ты это знаешь. Как ты только могла подумать, что я не поддержал бы твое стремление закончить юридическую школу? Помилуй Бог, да я хочу, чтобы ты была первой ученицей в своем классе. Это все идейки членов твоей семьи, Кэролайн. Я здесь ни при чем, и ты это знаешь.
– Перестань твердить мне о том, что я и сама знаю! Если я что-то знаю, то не нуждаюсь, чтобы ты мне об этом сообщал.
Кэролайн понимала, что цепляется за не имеющие никакого значения моменты из-за нежелания стать лицом к настоящим проблемам.
– Есть еще кое-что, – сказал Дэниел, бросив на нее быстрый взгляд. – Я хочу жениться на тебе, потому что иного выхода нет. Любовная связь либо крепнет, либо гибнет. Я люблю тебя и хочу жениться на тебе. Я хочу проводить с тобой каждую ночь и не делать из тебя секрета. Я хочу, чтобы, если Сара войдет и застанет нас вдвоем в постели, ты воспринимала бы это как должное. Что здесь такого страшного, Кэролайн? Я не чувствую себя в ловушке и меньше всего хочу заманивать в нее тебя. Я сейчас свободнее, чем когда-либо раньше, и стану еще свободнее, если мы поженимся и я смогу взять тебя за руку, не вызвав скандала из-за отношений профессора со студенткой. Что во мне такого пугающего, чего не может преодолеть твоя любовь?