Даже по современным стандартам конец 1970-х годов был временем невероятного напряжения и неуверенности во всем мире. Американцы все еще не оправились от эмбарго на нефть, которое двумя годами раньше чуть ли не поставило страну на колени. В конце 1979 года иранские боевики, совершив вопиющий акт агрессии, взяли в заложники пятьдесят два американца, заставив прочий мир удивляться и вопрошать, чем же ответит наша страна. И все эти события произошли во время одной из самых страшных, хотя и необъявленных войн в истории нации — холодной войны.
Именно в это время меня наняла одна большая энергетическая корпорация для обслуживания своего нового детища — уникального в своем роде, высокоскоростного и очень объемного (размером с комнату, миниатюризации удалось добиться лишь через несколько лет) компьютера, предназначенного для вычислений, связанных с исследованиями морского дна в поисках неоткрытых дефектов, указывающих на вероятные источники энергии. И для нашей нации в целом, и для корпорации, в которую я попал, в частности, сама мысль о том, что наши убеждения могут влиять на реальность, в ту пору была совершенно чужда.
Проработав в корпорации буквально несколько дней, я встретил женщину, нанятую примерно в то же время, что и я. Она-то и описала мне ситуацию в своей семье, где убеждение по поводу жизни и смерти настолько возобладало над умами членов семьи, что они воспринимали его как «наследственный» фактор. Как новые сотрудники, которым полагались страховые и прочие гарантии от фирмы, мы только-только закончили разбираться со множеством бумаг и рекламных пакетов, пересмотрев, как нам казалось, бесконечное число папок с документами, включая такое количество страховых полисов, от которого у меня голова шла кругом. Неожиданно мы с этой женщиной стали говорить о страховых полисах, причем с горячностью, удивившей нас обоих.
Хотя я, безусловно, был согласен с ней в том, что мы должны со всей ответственностью подойти к выбору страховки и выбрать из множества вариантов наилучший из всех возможных, однако после целого дня, проведенного за чтением бумаг, все страховые пакеты казались мне на одно лицо. Я уже был готов выбрать наугад любой и потому не понимал, почему она проявляет такую осмотрительность при выяснении даже самых малозначительных деталей того, какую выгоду какая из этих страховок дает. Я мыслил в том духе, что так или эдак, но страховые и прочие гарантии у нас все равно будут. Я не понимал, почему для нее было так важно знать все эти малозначимые детали: как составлять прошение, как скоро она получит денежный чек после официального известия о смерти мужа и когда страховой полис вступит в силу. Именно в этот момент она и рассказала следующую историю.
— В роду мужа никто из мужчин не живет более тридцати пяти лет, — сказала она доверительным тоном.
— В самом деле? — ответил я, явно сбитый с толку таким началом, что, вероятно, отразилось на моем лице.
— О да, — сказала она, видимо не вкладывая в свой ответ никаких задних мыслей. Очевидно, ей приходилось вести такие разговоры и раньше. — С этим, знаете ли, ничего не поделаешь. Это все генетика. Дедушка моего мужа умер в возрасте тридцати пяти лет. Его отец тоже умер в этом же возрасте. А пару лет назад умер его брат, тоже в возрасте тридцати пяти лет. Моему мужу сейчас тридцать три года, он следующий, так что нам нужно обо всем позаботиться именно сейчас.
Я не верил своим ушам. Хотя я не был знаком с этой парой, я все же знал, что они давно жили вместе и имели двух очаровательных детишек. Если она и в самом деле считала, что ее муж подвластен той же закономерности, которая довлела над мужчинами в его семье, тогда ее интерес к страховке неожиданно обретал логику и смысл. Она искренне верила, что вскоре страховка ей непременно понадобится.
В то же время какая-то часть меня просто не могла примириться с тем, что я услышал. И дело не в том, что я не верил, будто случаи вроде того, что описала моя напарница по работе, в самом деле могут происходить. Скорее я не верил в то, что они должны происходить. Сама идея, что можно стать жертвой ограниченного срока жизни только потому, что все в семье рано умирают, казалась мне неправдоподобной. Я не мог не думать о том, что эта история, возможно, могла бы иметь иной финал. Возможно, в их жизни что-то изменится и ее муж станет первым мужчиной в семье, который вырвется из этого замкнутого злополучного круга, довлевшего над ними, сколько они себя помнят. Теперь, после того как она рассказала мне о семейном «проклятии», к тому же учитывая и то, что мы вместе работаем... короче говоря, у нас появился повод для глубоких, подчас эмоциональных разговоров, которые не замедлили последовать.