У Валтеров особые отношения со снами.
Справившись с первым шквалом горя и вины, я старалась держаться, как обычно, и ни словом не упоминала о том, что произошло. Да и не было у меня правильных – привычных – слов, чтобы это описать… Эллис, усвоив урок, ни о чём меня не расспрашивал. Мэдди бросала иногда встревоженные взгляды, но и только. Паола держалась безупречно, заботилась о мальчиках и поддерживала непринуждённый разговор.
И всё равно я чувствовала себя, как в осаждённом городе.
В конце завтрака принесли газеты; конечно, о ночном налёте на Бромли – неудавшемся – не было ни строчки.
Тем не менее, жизнь шла своим чередом, к добру или к худу.
Уже когда мы с Мэдди собирались ехать в кофейню, Клэр перехватил меня на лестнице. Как бы случайно оказался рядом и, когда я неминуемо оступилась, посторонившись слишком резко, поддержал под локоть, одновременно притягивая к себе. Он стоял на ступень выше, глядя снизу вверх; сильное тело фехтовальщика, тяжёлый взгляд человека, многое испытавшего, сжатые в полоску губы…
– Вы ведь не расскажете, что случилось, Виржиния?
Хватка на моём локте стала чуть жёстче.
Что ж, у него всегда были чересчур сильные пальцы для того лентяя, гуляки и эстета, каким он притворялся.
– Ничего, – солгала я, отворачиваясь.
– Что вы увидели во сне?
– Ничего.
– Значит, кого-то?
Я резко обернулась. Клэр, не отрываясь, смотрел на меня.
– Ещё ничего не закончено! – вздёрнула подбородок я, имея в виду то ли битву с Валхом, то ли смерть Лайзо… жизнь Лайзо. – Так что просто поговорим об этом позже. Пока есть и другие дела. И я не дам в обиду ни мальчиков, ни Юджи, ни Мадлен, ни Эллиса, ни…
Договорить он мне не дал, обнял вдруг крепко-крепко, уткнулся носом в висок.
И – я двинуться не смела, не смела вздохнуть – прошептал:
– В моей жизни никогда не было чудес, дорогая племянница. Если я что-то терял, то навсегда; если появлялась надежда, то она меня обманывала. Но если вдруг мне полагается какое-то чудо напоследок, то я бы лучше отдал его вам. Мне-то уже не нужно.
Я замерла на секунду… а потом оттолкнула его с яростью, удивившей меня саму:
– Не смейте так говорить! Вы… вы… – я никак не могла подыскать слов, а потом вспомнила, что сказал Эллис миссис Гибсон. – Вы молоды! А если услышу ещё раз нечто подобное, то я вас женю!
– Какая неслыханная жестокость, – фыркнул Клэр и отвернулся, как мне показалось, немного сконфуженный. Не то из-за моей вспышки, не то из-за собственной минутной слабости… – И спасибо за Кеннета.
– Не стоит. Он и моя семья тоже, – ответила я и, расправив юбки, двинулась наконец к выходу.
Тот день прошёл как в тумане. Я была рассеянна и отвечала невпопад, хотя и реже, чем можно было ожидать. А ближе к вечеру произошёл ещё один разговор, пожалуй, самый тяжёлый из всех.
Зельда появилась уже после заката, непривычно тихая, сгорбленная и будто бы постаревшая. Тихо села с краю, где как раз освободился стол, и подперла кулаком подбородок.
И я поняла: она знает.
Может, не всё и не в подробностях, но знает, и боится, и скорбит.
Быстро завершив беседу с Луи ла Роном, который, увы, ничего не слышал ни о дирижаблях, ни об атаке минувшей ночью, но обещал разузнать, я сама взяла на кухне два кофе с горьковатым травным ликёром и отнесла за столик. Зельда на свою чашку даже не взглянула.
– Всё утро раскладываю карты, – осипшим голосом произнесла она. – А там смерть да смерть. И на сердце тяжело.
«Мне очень жаль», – рвалось с языка.
Но сейчас вежливые, но бездушные соболезнования не значили ничего, верней, всё только портили, и потому я только сказала:
– Иногда карты врут. Иногда и сны ничего не значат.
– Бывает, и так, – растерянно кивнула Зельда. И уставилась на меня исподлобья, будто бы с надеждой: – Лайзо, когда ещё мальчонкой был, нагадал себе пышную свадьбу в королевском дворце. Ух и посмеялась я тогда над ним… А теперь сижу и думаю: а вдруг он верно увидел? Он же ведь сызмальства колдун.
– Колдун, каких поискать, – согласилась я. И почувствовала, что губы у меня дрожат. – Зельда, я… я его люблю. Я очень, очень его люблю, это правда, я…
– Ох ты ж бедная девочка…
Она обняла меня всё же, не смущаясь гостей в кофейне.
Впрочем, никто, кажется, и не смотрел.
Ночь была долгой, полной тягостных, но бессмысленных снов, а утро – тяжёлым. А потом поднялся ветер. Он разогнал остатки туч, высушил крыши, стряс пожелтевшие листья с веток.
С ветром пришёл и Эллис – переступил порог кофейни, как ни в чём не бывало, и широко улыбнулся:
– Виржиния! Я к вам с новостями. Думаю, что я нашёл убийцу и почти догадался, где документы. Осталась самая малость… Ну как, вы в деле? Присоединитесь к представлению?
Я оглядела зал, пока ещё пустой – слишком рано, до открытия добрый час…
«Если хочу побороться, то сидеть на месте нельзя».
И я ответила:
– Конечно, да! Но, может, сначала по чашке кофе?
Кофе я сварила сама, давая время Эллису и Мадлен поговорить наедине… и дать себе возможность на это не смотреть. На то, как они украдкой держались за руки; на нежные взгляды. Я была за них рада, от всего сердца, и искренне желала им счастья, но каждый раз внутри словно сжималось что-то.
Как напоминание о том, что счастье очень хрупко.
Кофе я сделала чёрным, без молока, зато с ароматным сухими «иголочками» розмарина, с бадьяном и цедрой лимона. Идеальное дополнение для медово-ореховых пирожных из слоёного теста, нарезанных маленькими квадратиками, как раз на один укус – Рене Мирей, едва оправившись от болезни, с энтузиазмом пустился в эксперименты, и вот теперь уже Георгу приходилось изучать свою записную книжку с рецептами, чтобы подобрать идеально подходящий к десерту напиток… К счастью, постоянных посетителей «Старого гнезда» новый опыт не пугал. Вкус кофе с розмарином был не то как у микстуры, не то как у ликёра «на девяти садовых травах», о чём Эллис не преминул с одобрением сообщить, прежде чем приступить к рассказу.
– Итак, посылку для покойного графа Ллойда, которую я так ловко перехватил, снова пытались похитить. И на сей раз это был настоящий алманский шпион, без дураков, – хмыкнул он. – Ваш маркиз даже подозревал его, ну а тут бедолага ввязался в совершенно бессмысленное мероприятие и окончательно себя раскрыл.
– То есть вас можно поздравить с крупным уловом? – поинтересовалась я, немного пригубив из чашки. В запахе лимонной цедры мне чудилось что-то вербеновое, и обычный кофе превратился в тяжёлое напоминание. – Или пока рано?
Судя по выражению лица, внутри у Эллиса желание прихвастнуть боролось с чувством справедливости; победило последнее.
– Ну, этот шпион – мелкая сошка, – нехотя признался он. – Нет, нам удалось вытянуть из него кое-что полезное, и теперь понятно, что из всей посылки заказчиков интересуют лишь книги. Их там несколько. Как считает Рокпорт, в книге спрятан шифр… Но шпион об этом, увы, не знает. Зато он сдал нам своего куратора, а ещё признался, что предыдущим его заданием было присматривать… угадайте, за кем.
Учитывая нашу недавнюю поездку в дом призрения, а также все подозрения, колебалась я недолго.
– Мистер Гибсон?
– В точку! – широко улыбнулся Эллис. Но почти сразу же поскучнел и досадливо постучал ногтями по столешнице. – Но есть одна загвоздка. Гибсон – твёрдый орешек. Его нельзя запугать. По большому счёту, ему нечего терять. Он даже не боится боли, Виржиния: я видел, как на кухне поварёнок случайно задел кастрюлю и едва не разлил кипяток. Так вот, Гибсон удержал её голой рукой, не изменившись в лице, и спокойно попросил у меня разрешения отойти, чтобы обработать ожог… Если этот человек и виновен, то даже неопровержимые улики не заставят его говорить. Признать вину-то он признает, но нам этого мало, понимаете?