И, не успев даже опомниться, мы «поспешили». И как!
Через малозаметные раздвижные дверцы; по узким тёмным переходам, куда свет поступал через высокие прорезные оконца где-то над головой; по винтовым лестницам и снова по коридорам… В какой-то момент стало очень душно, а затем потянуло сквозняком. Воздух изменился. Он словно пропах пылью, чем-то затхлым вроде старого дерева, и одновременно терпким.
«Подвалы», – догадалась я, запоздало сопоставив количество лестниц с этажами.
И почти сразу мы выбежали на тесную галерею с узкими окнами-арками высотой в человеческий рост. Это была та самая галерея, которую я приметила в первый свой визит сюда, в клуб… и кто же знал, что однажды мне придётся здесь побывать!
В дальнем конце виднелся спуск; вероятно, он приводил напрямую к бочкам, где хранился виски – или, возможно, ещё ниже, в винный погреб.
Но леди Уоррингтон туда не пошла.
– Здесь! – произнесла она уверенно. И поманила горничную: – Отдайте мне Друмми, иначе она всё испортит своим лаем!
Но малютка Друмми и не думала подавать голос. Она сидела – сперва в корзине, а затем на руках у хозяйки – и трепетала, как лист на ветру… А через секунду затрепетала и я, потому что процессия, которую мы обогнали, наконец показалась внизу.
Мы – я, леди Уоррингтон, леди Чиртон, леди Мари-Виктуар и ещё три особы, в чьих именах я не была уверена – так и застыли.
Первым шёл мистер Гибсон. Миновав примерно половину зала, он остановился напротив самой большой бочки с виски и сделал остальным знак остановиться тоже, потом забрал у горничной топор – внушительный, на длинной ручке – и обернулся к Эллису:
– Я так понимаю, что вы ждёте именно признания, потому покончим с этим сразу. Графа Ллойда убил я. Застрелил из пистолета, почти в упор… Пистолет тоже здесь. Внутри.
Эллис задрал брови, понуждая его продолжать:
– Тоже?
– Да, – так же спокойно откликнулся мистер Гибсон, поудобнее перехватывая топор. – Но сначала главное… Отойдите-ка дальше.
И, замахнувшись, ударил топором по бочке, а затем ещё и ещё, пока не выпало дно, а сама она не развалилась с треском.
Хлынула мутная волна виски, распространяя резкий запах.
На каменный пол выкатилось тело, скрюченное, закостеневшее, с запрокинутой странно головой и раскрытым ртом…
– Вот он, – внятно произнёс мистер Гибсон. – Граф Ллойд.
Нервическими припадками я не страдала и впечатлительной особой себя не считала, но всё равно отвернулась, пожалуй, даже слишком резко. Маленькая Друмми, выдравшись из хозяйских рук, спрыгнула на пол и понеслась, подвывая, куда-то в сторону лестниц. Леди Уоррингтон осела на пол; леди Мари-Виктуар вскрикнула, зажимая себе ладонями рот.
…запах виски, который и прежде казался мне неприятным, стал совершенно невыносимым.
В тот вечер до особняка меня провожал маркиз Рокпорт.
Просто появился в какой-то момент рядом, бесшумно, как призрак, придержал за локоть – и увёл, отделяя от остальных. Леди Уоррингтон даже не заметила; вряд ли она вспомнит о том, что мы даже не попрощались… Удивительно было даже не то, что маркиз присутствовал при всём этом – чего-то подобного как раз и следовало ожидать, а то, что у него нашлось время позаботиться обо мне.
Пожалуй, что в тот момент именно тихого и непреклонного: «Нам пора», – мне и не хватало.
Ехали мы поначалу в молчании. От одежды маркиза сильно пахло бхаратскими благовониями – к счастью, потому что этот аромат вытеснял из памяти образ подвала, и расколотой бочки, и мутной жидкости на полу, и…
– Как вы себя чувствуете?
«Хорошо», – собиралась ответить я, но поймала себя на том, что неосознанно поджимаю пальцы на ногах и чересчур крепко стискиваю кулаки.
– Устала, – призналась я. – И ощущаю себя немного больной. А ещё…
Я осеклась, и он кивнул:
– Продолжайте.
– Ещё, кажется, я никогда не смогу пить виски. Хотя я ни разу не пила его и до того.
Дядя Рэйвен рассмеялся – тихо, почти беззвучно, а затем обернулся ко мне, снимая очки. Глаза у него были чуть покрасневшими, из-за усталости глубже обозначилась паутина морщинок в уголках, но парадоксально он выглядел моложе, чем раньше… Или, может, изменилась я сама – и больше не видела в нём только друга и ровесника моего отца.
– Я сам с некоторых пор предпочитаю или чай, или чистую воду, хотя и делаю исключение для вашего кофе, – он помолчал, рассматривая меня. Водитель тем временем притворялся уже не просто глухим, немым и глупым слугой, а бездушным механическим устройством. – Что случилось несколько дней назад в особняке? Мне докладывали, но без подробностей.
«Вот как, – пронеслось в голове. – Значит, Паола ему не рассказала… Хотя она, пожалуй, ничего и не знала толком».
– Вы о Кеннете? – спросила я вслух.
Дядя Рэйвен отвернулся к окну; автомобиль как раз покатил с холма, и появилось ощущение, что мы падаем куда-то.
В туман; в ночь.
– Это ведь был не припадок и не желудочная хворь?
– Нет, – вздохнула я, запрещая себе задумываться о самом страшном… о том, чего уже не исправить. – С ним произошло то же самое, что с Мадлен тогда. Помните, когда мы были в «Старом гнезде»?
– О да, – нахмурился он. – Сейчас мальчик в порядке?
– Кеннет часто просыпается по ночам, но в целом он здоров, как подтвердил доктор Хэмптон, – ответила я. И, помедлив, всё же спросила: – Дирижабли… К Бромли действительно направлялись алманские дирижабли?
Вопрос оказался настолько неожиданным, что заставил ощутимо дёрнуться даже дядю Рэйвена.
– Кто вам об этом… – начал он было опасным, низким, холодным голосом, но тут же оборвал себя сам. И улыбнулся: – Иден постоянно заставал меня врасплох подобными вопросами, когда вдруг заговаривал о вещах, знать о которых никак не мог.
Сердце у меня дрогнуло.
Не то чтобы я всерьёз надеялась, что часть про дирижабли мне просто приснилась…
– Значит, направлялись.
– Их было три, все уничтожены над заливом, – ответил дядя Рэйвен и опустил взгляд. Покрутил в пальцах очки, помедлил… Лишь затем продолжил: – Полагаю, вы знаете также, кого следует за это благодарить.
Преодолевая лёгкую дурноту, я кивнула.
– Вы… вы не знаете, что с ним?
– Лайзо Маноле не выходил на связь ни с одним из закреплённых за ним агентов, – произнёс дядя Рэйвен, как мне показалось, стараясь смягчить смысл сказанного интонациями. – Но обломки самолёта, а также… а также неоспоримые свидетельства, которые могли бы подтвердить его гибель, всё ещё не найдены.
«Неоспоримые свидетельства»… Полагаю, он хотел сказать «останки», но пощадил мои чувства.
– Думаете, он может быть жив? – спросила я тихо.
На сей раз выдержать долгий, пристальный взгляд было даже сложнее.
– Чему научила меня моя работа, так это тому, что не стоит делать выводы сразу, особенно если речь идёт о вопросах жизни и смерти, – сказал дядя Рэйвен… нет, маркиз Рокпорт, глава Особой службы. – Особенно если эти выводы не влияют ни на что, кроме душевного равновесия. Иногда нужно иметь силы не перечитывать раз за разом донесение, пытаясь отыскать ускользающие детали и тайный смысл, а убрать в конверт и положить в ящик стола. Всему своё время… И, к слову, о занимательном чтении. Через два дня выйдет статья о дирижаблях над заливом и о сорванных планах Алмании. Я ожидаю известий в том числе и от Лайзо Маноле, но если он не появится, то статью опубликуют как есть. И я должен предупредить, что она написана… в несколько патетическом тоне. Рассчитываю на ваше благоразумие.
– Благодаря Луи ла Рону мне достаточно хорошо известно, как пишутся газетные статьи, – ответила я, не дрогнув, хотя внутри у меня всё сжалось. – Попробую угадать: там будет что-то о «благородной жертве» и «жизни, принесённой на алтарь во имя множества других жизней»?
У него вырвался смешок; кажется, я угадала.
– Так или иначе, статья будет полезна вашему жениху, если он вернётся, – подвёл итог дядя Рэйвен, и я снова вздрогнула, но уже по другой причине: как странно было слышать это «жених» от него! – Если же нет… уместно ли пошутить про достойную эпитафию?