Колеблясь, я придвинула к себе веер и, не поднимая его, потянула мизинцем крайнюю пластинку. Она с натугой поддалась, открывая первый фрагмент узора - тёмно-красное птичье перо, вышитое по шёлку.
- Прочитай вот это, - решилась я наконец и указала на смятый лист, что лежал у пузатой ножки стола. - А закончишь - порви. Не желаю снова к нему прикасаться.
И бровью не поведя, Лайзо поднял злосчастное письмо и расправил его; замер ненадолго, пробегая глазами строчки, а затем снова смял - и бросил на медный поднос для корреспонденции.
- Значит, "вольность", - усмехнулся Лайзо, накрывая скомканную бумагу ладонью. - И чего ты от меня хочешь?
Губы у меня дрогнули. Действительно, чего?
- Не знаю, - ответила я погодя - и, кажется, по-настоящему начала успокаиваться. - Наверно, совета. Я знаю, что дядя Рэйвен... что маркиз Рокпорт желает мне добра. Но отчего я чувствую себя униженной? Покойный супруг леди Абигейл запрещал ей носить что-то кроме серого и коричневого; лорд Клэймор безмерно любит свою жену и доверяет ей, однако читает всю её переписку. А отец...
- Маркиз тебе не супруг и не отец, - мягко перебил меня Лайзо.
- Он человек, которого мой отец оставил мне защитником, - возразила я из чистого упрямства, хотя мысленно готова была согласиться. - Он желает добра, он старше, умнее. Однако... - я осеклась, не в силах подобрать слова.
- Однако он говорит с тобой так, как никогда не говорил бы с твоим отцом. - Глаза его были похожи на зелёные болотные огни. Я кивнула растерянно. Лайзо понимал, о, да; кому знать об унижении, как не ему, выходцу из Смоки Халоу, привыкшему к гримасам благополучных обитателей столицы - в лучшем случае снисходительным. - И всё же ты не просишь, чтобы заезжий рыцарь заступался за твою честь.
Я качнула головой:
- То, что необходимо, я скажу маркизу сама.
Пальцы, точно сами по себе, проследили длинную заполированную царапину на тёмном дереве. Забавно, если задуматься: этот стол помнил моего деда и отца, должен был достаться очередному мужчине - а перешёл ко мне.
- Виржиния, - негромко позвал Лайзо. Я послушно подняла взгляд - и вздрогнула. Его лицо было совсем близко, почти невыносимо; и когда он успел перегнуться через стол? - В день нашего знакомства ты встретила меня, стоя на лестнице - выше, гораздо выше меня во многих смыслах - но и тогда не смотрела сверху вниз. И я обещаю: когда бы мы ни разговаривали, мы будем глядеть друг другу глаза в глаза. Даже если мне и покажется, что ты ошибаешься... Впрочем, к чему обещания, - усмехнулся вдруг он. - Я никогда не смогу смотреть на тебя иначе, чем сейчас.
Он с болезненной нежностью, почти благоговейно провёл ладонью вдоль моей щеки - не прикасаясь, но обжигая теплом, и вышел из кабинета. На медном подносе колыхались от токов воздуха жирные хлопья пепла, и я не помнила, чтобы Лайзо зажигал спички.
Начался Большой Вояж в несусветную рань - около восьми утра. Сумрак за окном рождал тянущее, тревожное чувство; густые, как сливочная нуга, облака придавливали город к земле - ещё немного, и тонкие шпили согнутся под страшной тяжестью, а черепица на покатых крышах растрескается. По улицам тёк стылый серый туман, лишь слегка редеющий близ фонарей и окон. Человеческие голоса, цокот копыт, рёв моторов - все звуки сделались гулкими и далёкими, словно доносились они с другого берега Эйвона. Терпкий запах бхаратского чая и горячих "язычков" с корицей без следа канул в душном, волглом безветрии: только шагнёшь за дверь - и вот уже дышишь с усилием, как на болоте.
- Вроде бы потеплело? - пробормотала я, чувствуя слабое головокружение, и замерла на крыльце, не решаясь спуститься. Волосы напитались влагой и стали липнуть к лицу; пальто сделалось неподъёмным, точно оно было пошито из булыжников мостовой. - Или мне кажется?
- Для февраля, пожалуй, тепло! - жизнерадостно отозвалась Мэдди, ладонью разгоняя серую хмарь перед лицом - безрезультатно, разумеется. - Ещё чуть-чуть, и листья распустятся. Вот бы солнце выглянуло!
Я рассмеялась - и наконец шагнула вниз по ступеням:
- О, может быть, солнце и проглянет сквозь тучи - полюбоваться на твою улыбку. Ты сегодня в прекрасном расположении духа - я бы даже сказала, в весеннем.
- Почему бы не веселиться, когда всё хорошо? - искренне удивилась Мэдди, и сердце у меня кольнуло при мысли о том, что ей есть с чем сравнивать нынешнее своё положение. Удивительно, но самая светлая радость - у тех, кто знавал сокрушительное горе и безнадёжность. - Да и развлечение такое не каждый день бывает.
- О, надеюсь, маркиз оценит его по достоинству, - усмехнулась я, садясь в автомобиль, и обратилась к Лайзо: - Поторопитесь, мистер Маноле. Боюсь, мы немного опаздываем.