Мадлен досталась одна вежливая улыбка, формальное приветствие - и ни словом больше.
"Ему сейчас тяжело, - хотела сказать я. - Он отгораживается от семейства Шелли стеной, а Роджер снова и снова разбирает её по камешку".
- Что со мною не так?.. - пробормотала Мэдди, замерев на мгновение в тёмной арке с полупустым подносом.
Я осеклась - не на полуслове ещё, а на полувздохе. А что теперь говорить? Как убеждать?
Но Мадлен почти сразу же встряхнула кудряшками, упрямо поджала губы и шагнула глубже в полумрак коридора.
- Ничего, ничего, - долетел до меня едва слышный шёпот. - Он ведь носит мой шарф. Даже сегодня. Даже сегодня...
Я отвернулась, скрывая улыбку от Георга. Пожалуй, это мне следовало бы поучиться стойкости и упорству у Мэдди, а не наоборот.
Записка Эллиса вместе с частью деловой корреспонденции перекочевала в особняк на Спэрроу-плейс - сперва в кабинет, затем в спальню. Перед сном рука сама потянулась к сложенному вчетверо листку, где наискосок, от уголка к уголку, протянулись несколько строчек:
"Знаю, театр вы не любите, но от этого представления точно не откажетесь. Итак, впервые на сцене, увлекательная драма о любви, о зависти - и о глупости, потрясающей воображение.
Святой Кир, пошли мне терпения (зачёркнуто).
Единственное выступление состоится десятого февраля в особняке Шелли, примерно в первой половине дня. Без вас обещаю не начинать, вечером рассчитываю на чашку кофе с бренди и пирог.
Или бренди без кофе (зачёркнуто).
Спешите видеть и ужасаться.
Навсегда ваш,
уставший уже невыносимо,
когда же всё это кончится (зачёркнуто),
Эллис"
Приглашение заинтриговало меня, но ещё сильнее - едкие интонации детектива, почти на грани приличия, явное свидетельство крайнего утомления. И я догадывалась, что стало тому причиной. Нервные болезни недаром считаются чрезвычайно тяжёлыми и опасными; целый день работы, напряжённой и грязной, скажем, у прачки или горничной-на-все-руки, не принесёт столько вреда здоровью, сколько один час безобразного скандала. Только на моей памяти Эллису уже прежде случалось и проводить ночи без сна, и распутывать два сложнейших дела одновременно, но никогда прежде он не был вовлечён настолько лично. Роджер Шелли душил его - своим вниманием, уверенностью, что детектив накрепко привязан к этому странному семейству, и потому должен стать его частью - как друг ли, как незримый хранитель... как кто?
И какая безжалостная судьба вообще свела Эллиса с безумной миссис Шелли и её сыном, таким обаятельным, но пребывающим в плену навязчивых идей?
- Хочу знать, - пробормотала я, погружаясь всё глубже в сон. - Хочу... видеть.
Пустые глаза Валха; кладбище, по которому блуждают люди с фонарями; искажённое страданием лицо Абени; лопнувшие нити в ловце снов; запах вербены... Образы пронеслись перед внутренним взором - причудливые, гротескные, подобные ярмарочному балагану.
- И всё же, и всё же... - Шёпот доносился точно из противоположно угла комнаты, почти беззвучный, больше похожий на выдох. - Хочу знать.
Неразумное желание.
Я понимаю это, когда открываю глаза высоко над городом - узнаваемым и в то же время чужим, сшитым из лоскутов улиц и лет, дней, ночей, покатых крыш, из обезлюдевших зимних парков и тесных трущоб Смоки Халоу, выдыхающих смрад в июльский зной, из воспоминаний, из бездомных котов и детей, из смерти и снов.
...Впрочем, сны мне вполне подходят.
Мимо проносится незнакомка - юная, стройная, лёгкая, с непокорными каштановыми локонами, летящими по ветру. Петелька из её рукава цепляется за моё кольцо - розовый шёлк на серебряной розе; девушка исчезает в тумане хмурого осеннего Бромли, и нить натягивается, тихонько вызванивая: "Миранда, Миранда, только не оставайся с ним наедине". Потом раздаётся женский крик и почти одновременно - надрывный младенческий плач; они вторят друг другу, сплетаясь в одну мелодию неизбывного горя. Но только я собираюсь нырнуть следом за незнакомкой, как вдруг слышу знакомый голос с совершенно противоположной стороны.