Я приезжал в мэнор на все семейные торжества и тепло улыбался матери. Я пожимал руку отцу, отвечая на вопросы так, как тот того ожидал. Я периодически выл ночами в подушку, а чаще – просто молча кричал, разинув в немом вопле рот и не в силах выдавить из себя ни звука. Потому, что слезы давно иссякли. Потому, что их уже считай что и не было. Потому, что соседняя подушка всегда была холодна и пуста. Потому, что ничье дыхание, кроме моего, не нарушало предрассветной тиши. Нет, я не гребаный романтик, я просто хотел бы знать, что могу быть нужен. Что от моего присутствия рядом кто-то может быть счастлив. Что я могу значить больше, чем мои деньги, смазливая физиономия и весомая репутация. Но снова проходил год – и не менялось ничего.
Мне казалось, я истончаюсь. Просто постепенно исчезаю, а этого никто не замечает, потому как некому замечать, а родителей я научился обманывать давным-давно. А зачем им знать? Помочь они не сумеют. Не поймут. А я не смогу объяснить. Разбить еще и их надежды. Просто не имею права. Мои-то давно уже в руинах. Разлетелись осколками кривых зеркал. Осыпались трухой книжных страниц. Раскрошились пылью дорогих старинных тканей… некогда столь же красивых, как и мои несбывшиеся мечты.
Мягко кружится снег. Тяжелой плитой давит на сердце незримый гранит. Алкогольный дурман раскрашивает лучи фонарей в причудливые цвета. Искажает. Размывает реальность. Или это мои слезы? Да неужели? Давно вас не было. Что еще внутри смогло выжать их себя эту соленую разъедающую влагу? Ведь там уже выжженая пустыня. Седой пепел. Пустота. А я что? А я завтра буду праздновать Рождество. Петь гимны и разворачивать подарки. Жевать пирог и пить пунш. Лучезарно улыбаться семье и ждать… Ждать, пока закончится эта пытка и я смогу вернуться к себе. В небольшую, но уютную, квартирку в другом конце города. И не спрашивайте, что мне пришлось сочинить, чтобы провернуть сей финт, ведь папенька с пеной у рта настаивал на отдельном особняке. Но меня бросало в дрожь от одного лишь понимания, что в том пустом большом пространстве я буду бултыхаться один. Как мелкая рыбешка в излишне большом аквариуме, что стоит у меня на рабочем столе. Неожиданно – поддержала мать, и вот. У меня был угол, где моя боль разрушала ночами лишь беспристрастные стены, но не души и сердца родных. Место, куда я мог забиться в нору, как последняя тварь, которой места на свете, по-сути-то, и не было. Которая явно родилась по ошибке и не была достойна иметь пару.
О, как удивились бы они все. Бывшие сокурсники. Якобы друзья. Мнимые пылкие возлюбленные. Враги. Все они, если бы им довелось увидеть мою слабость хотя бы раз. Вряд ли они узнали бы в этом скорчившемся на кровати волшебнике того, кто не снимал короны все школьные годы… Того, кто на людях блистал своей холодностью и силой, а ночами мечтал тихо и безболезненно исчезнуть…
Подогнувшиеся колени заставляют опуститься на ковер. Медленно падающий снег превращается в настоящую метель. Вино кончилось. Следовало ли приказать домовикам принести мне еще бутылку? Пожалуй. Наверняка, эти взбесившиеся снежинки сейчас так же злы и холодны, как некогда глаза одного лохматого придурка, что бросил мне в лицо слова, от которых мое сердце мечтало прекратить биться в ту же секунду. Я тогда еще во что-то верил. Таким идиотом был. Порывистым заносчивым юнцом.
Столько лет прошло. Я уже не семнадцатилетний пацан. Я взрослый состоявшийся мужчина. Главный Колдомедик Мунго. Я тот, выгодную партию с которым мечтают составить многие, но в глазах у них лишь алчность, цифры, вожделение, и больше ничего. Я давно научился определять это. Не очаровываться красотой и показной кристальной честностью обращенных ко мне лиц. Выявлять подоплеку и второе дно чужих действий. (Спасибо родному факультету за привычку искать подвох всегда и везде). И нет, слизеринцы не были все сплошь сволочными личностями, как считалось «в массах». Они лишь росли реалистами. В отличии от порывистых гриффиндурков, вопящих на каждом углу о благородстве и справедливости, и не догоняющих, что все-равно каждый рассматривает окружающий мир через свою собственную призму.