– Эксцентрично? Это падать в обморок при виде трупа эксцентрично для врача, а спать на рабочем месте – для «гуся», – фыркнул детектив непреклонно и тут же переменил тему: – Леди Виржиния, повара у вас – золото. В жизни не пробовал такой вкусной фасоли и томатного соуса! Нельзя ли познакомиться с этими замечательными мастерами?
– Да, конечно, обратитесь к дворецкому… – Губы Эллиса по-прежнему улыбались, но в глазах на секунду мелькнуло такое раздражение, что я поперхнулась воздухом. – О… Знаете, мне пришла в голову неожиданная мысль – а не отвести ли вас к Макленнанам лично? Дворецкий, э-э, наверное, занят сейчас, наверняка. А я заодно прикажу на кухне подать мне что-нибудь посущественней чая, раз уж завтрак я пропустила.
Взгляд у детектива наконец-то смягчился, и я перевела дух, думая, что, похоже, совсем не знаю этого человека – и не представляю, на что он способен.
– Как удачно, что ваша подружка – немая, – стоило нам выйти из столовой, как благожелательное выражение стекло с лица Эллиса стекло, как вода с намасленной тарелки. – Когда я за завтраком водил Оуэна за нос и заливал ему, что, мол, у жертвы повреждения были только внешние, умница Мэдди только глазами на меня сверкала, но разоблачить ложь не могла.
– Скорее всего, глазами она сверкала потому, что убийства – не застольная тема, а ложь здесь ни при чём.
– Неважно, – отмахнулся детектив от меня, как от надоедливой мухи. – Мне нужно было проверить, знает ли Оуэн, как была убита жертва.
– И что же?
Я едва поспевала за Эллисом – он шагал торопливо, размашисто, слишком быстро для человека его роста. У меня даже юбки начали в ногах путаться.
«Да он как гончая, которая встала на след, – пронеслось у меня в голове, и я тут же поправила себя: – Нет. Как лис, который почуял добычу. Интересно, а на кого охотятся лисы?»
– Либо Оуэн владеет собою в совершенстве, либо он и впрямь не тот, кто нам нужен. Слушал он внимательно, с полагающейся по случаю долей отвращения… Кстати, вы знаете, что он взял обыкновение украдкой поглаживать запястье мисс Тайлер? – наябедничал вдруг Эллис и добавил ворчливо: – Ну и молодежь нынче пошла! Только отвернёшься, как в голове у них одна романтика, через месяц они уже влюблены, а через полгода венчаются…
– Мне кажется, или вы завидуете? – ядовито поинтересовалась я, уязвленная. Если Эвани и Оуэн – «молодёжь», то как называть меня? Ребёнком?
– Чему? – изогнул брови детектив и даже остановился от изумления. – Нет, что вы, Виржиния. Я досадую. Видите ли, все эти романтические бредни изрядно осложняют расследование. – Он развернулся на пятках и вновь направился к кухне, так уверенно, словно это был его дом, а не мой. – Вот представьте, что ваша дорогая Эвани узнает о своем ненаглядном Оуэне что-нибудь неприятное. Думаете, она побежит сразу докладывать мне или вам? Отнюдь! Её язык от любовного яда онемеет. Она станет плохо спать и терзаться мыслями, вроде: «Ах, если скажу, то предам его! Но если не скажу, он может убить кого-нибудь ещё!». В конце концов, конечно, я поймаю преступника, но времени потеряю непозволительно много. А время, когда ловишь убийцу-одержимого – это всегда чья-то жизнь.
Из галереи мы перешли в закрытый коридор, и сумрак прохладным своим дыханием остудил пылающее лицо.
Но не кровь.
– А я бы не стала укрывать убийцу.
Эллис смерил меня странным взглядом, и в этот момент показался ровесником моего отца.
– Вы так говорите, потому что никогда не любили никого всей душой, Виржиния. Я не уверен даже в себе. Возобладал бы долг сыщика над сердечной привязанностью? Ответа нет.
– Неужели?
– Откуда такой скептицизм, Виржиния? – скривил он бледные губы. – Неужели вы отправили бы на каторгу свою драгоценную Мэдди, если бы она стала разрезать кого-нибудь на кусочки?
– Мэдди бы не стала! – вскинулась я, чувствуя, как берёт своё фамильный нрав Валтеров. – Она не такая!
Эллис невесело усмехнулся в сторону.
– Все так считают, Виржиния. У любого чудовища найдется любящая мать, или отец, или братья с сестрами, или супруг, или дети… друзья на худой конец. И для них даже самый страшный монстр будет «не таким». И знаете, в чем истинная жуть, Виржиния? – Он поймал мой взгляд, и я невольно сглотнула. – Любовь к чудовищу постепенно превращает в чудовище. А все потому, что сначала мы прощаем зло; потом укрываем зло; а от этого уже один шаг до того, чтобы зло творить.