Тот не сплоховал – в кои-то веки! – и согнулся в почтительном поклоне.
– Польщён знакомством с вами, леди, – произнес Эллис бархатным голосом. В глазах у него плясало лукавство. – И не сочтите за наглость, но упоминание фирменной настойки очень и очень меня заинтересовало. Вы же знаете, какие мы, столичные «гуси», – закончил он с непередаваемой иронией.
Черити вновь рассмеялась, высоко и звонко.
– Разумеется, мистер Норманн. Друзьям Гинни у нас всегда рады. И, конечно, для «гуся»-то я найду и что-нибудь покрепче домашней настойки!
Уже выходя на дорогу, я улучила момент и, встретившись с Эллисом глазами, едва слышно спросила его: «Как она вам?», имея в виду, конечно, Черити.
Детектив сделал страшные глаза и ответил так же тихо, одними губами:
– Очарован!
Гостеприимный особняк Пауэллов не прятался от путников, отчетливо проступая из-под зелёной акварели деревьев и кустарника. Раскрашенный в яркие цвета, он точно явился из детской сказки: белоснежные стены, пронзительно-синие подоконники, прозрачно-голубая черепица – купол небесный… Приманка, искушение, пряничный домик, но внутри поджидает не злая ведьма, а добрая волшебница. И у неё, как приговаривал, посмеиваясь, барон Пауэлл, для каждого находился колдовской напиток по вкусу.
Внутри дома витали запахи чая, медовых вафель и топлёного молока – всегда. И даже сейчас, когда я давным-давно повзрослела и перестала быть записной сластёной, они пробуждали во мне предчувствия чего-то замечательного.
– Эрик, драгоценный! – тоненько пропела Черити, снимая с плеч ивовый короб. – Посмотри, кто к нам приехал! Мистер Норманн, вы не стесняйтесь, проходите… Ай? Жарко? Пальто где оставить? Ой, где вздумается, там и оставляйте. Слуги-то у нас только по утрам и бывают. Повар по утрам приходит, вечером уходит – он на холме живёт, близенько отсюда. Ну, ещё старушка Клара нам помогает, то да сё с кухни принести, прибрать чего…
Черити щебетала без умолку, умудряясь делать с десяток дел одновременно. Звать Эрика, подсказывать Эллису, куда повесить верхнюю одежду, перетряхивать ароматные лепестки в коробе, пристраивать мою шляпку на крючке… Так, словно у маленькой баронессы было шесть рук и по меньшей мере два рта.
Почти как у древней бхаратской богини.
– Черити, солнце моё, ты звала? – проскрипели с верха лестницы, и я взмахнула рукой:
– Дядюшка Эрик!
– Гинни, ты ли это? Ох, и порадовала старика! – массивная трость застучала по ступеням, и вскоре перед нами предстал нынешний барон Пауэлл собственной персоной.
Среднего роста, с вытянутым лицом, совершенно лысый, но зато с пышными седыми усами, он скорее напоминал сошедшего со сцены героя пьесы о провинциальном дворянстве, чем настоящего дворянина. За круглыми стеклами очков сияли доброжелательным любопытством глаза удивительного ярко-синего цвета, какие мне никогда не доводилось встречать ни до, ни после знакомства с Пауэллами. Пожалуй, только Лайзо Маноле природа наделила красками столь щедро. Но для моего сердца нескладный и неловкий Эрик Пауэлл был куда милей и роднее десятка признанных красавцев.
– Ах, Гинни, деточка наша! – причитая совсем не по-мужски, похромал ко мне барон, утирая на ходу скупую слезу, и сентиментальные приветствия с уверениями во взаимных привязанностях пошли по второму кругу.
Лишь немного позже, когда восторги несколько улеглись, а Клара сноровисто накрыла на стол, завязалась осмысленная беседа.
– Ох, Гинни, деточка, нам так жаль твою служанку… Ты кушай, кушай, чудесный суп! Эти грибочки я сама собирала, – гордо добавила Черити, а Эллис поперхнулся и недоверчиво уставился в свою тарелку. – Такая ужасная трагедия, только об этом в деревне и судачат! Мой ненаглядный Эрик намедни ходил туда за шерстью – у меня кончилась, а шарф хочется довязать до холодов… Словом, он пропустил стаканчик-другой у мистера Рэйфа…
– Отвратительное пойло, не чета твоим настойкам, дорогая, – вставил предусмотрительно Эрик, и супруги обменялись нежными взглядами, а потом Черити продолжила:
– Так вот, мистер Рэйф говорил, что это никак на деревню пало проклятие! – страшно-страшно округлила глаза баронесса. – Если б я в такое мракобесие верила, то сама бы перепугалась. Ох, Гинни, девочка ненаглядная, это же, коли с позапрошлой зимы посчитать, пятый человек помирает! Сперва старик Портер в лесу сгинул, когда за дровами отправился. Потом косой сынок Уивера, который кроме «на» и «дай» говорить ничего не умел, хоть и вымахал оглобля оглоблей – такой здоровяк, а до города не дошел, сгинул. А потом…