Эллис, убедившийся, что глупышка вдова никак не может быть причастна к убийствам двухлетней давности, потерял интерес к разговору. Мне тоже наскучила бесконечная болтовня о моде и грядущем зимнем сезоне в Бромли, но, увы, приходилось проявлять вежливость и терпение. К сожалению, выяснилось, что миссис О'Бёрн имеет скверную привычку резко менять предмет беседы – с платьев перескакивать на кулинарные изыски, потом – возвращаться к своей запутанной биографии и тут же, без перехода, приниматься нахваливать погоду. Я уже порядком запуталась во всех этих безумных поворотах сюжета, перестала следить за ходом разговора, когда вдова вдруг спросила:
– К слову, а вам, леди, не нужна служанка? Я знаю хорошую девушку из очень, очень строгого семейства, которой просто необходимо вырваться на волю!
– Служанка? – нахмурилась я. – Нет, миссис Стрикленд справляется со своими обязанностями. Даже теперь, когда Элизабет Доусон больше нет с нами.
Вдова страшно побледнела.
– Малютки Бесси? Что вы имеете в виду? Она же только недавно приходила ко мне… Правда, всю последнюю неделю я болела, почти с тех самых пор, как Бесси была у меня… Мои мигрени и… Что с Бесси?
Я хотела ответить, но Эллис меня опередил.
– А вы не знали? – произнёс он жутковатым, гортанным голосом, от которого по спине словно прокатилась волна холода. – Бесси Доусон убили. Убили с нечеловеческой жестокостью. Вскоре после того, как она побывала у вас.
Урсула О’Бёрн отшатнулась, насколько позволял стул, и прерывисто вдохнула. Снова и снова, с каждым выдохом становясь все белее.
– Миссис О'Бёрн? – встревожено приподнялась я. Но она только сказала еле слышно:
– Ещё одна… – и, будто кукла на шарнирах, повалилась на пол.
От опрокинутой чашки стремительно расплывалось на скатерти уродливое коричневое пятно.
Подскочили служанки – сначала Маргарет, потом Жанетта, изображавшая дворецкого. Начался настоящий бедлам – все бегали, всплёскивали руками, охали и ахали. Когда миссис О’Бёрн общими усилиями – по правде сказать, больше усилиями Эллиса, чем всех остальных вместе взятых – привели в чувство, она не пожелала ни с кем говорить, сослалась на дурноту и поднялась в верхние комнаты. Только произнесла напоследок:
– Я очень, очень сочувствую вам, леди Виржиния… Берегите себя.
Детектив отнесся к обмороку вдовы с удивительным равнодушием. Только вдали от особняка Флор он попросил Лайзо остановиться в чистом поле ненадолго и вытянулся на сиденье автомобиля, глядя в чистое небо.
– Интересная женщина, эта Урсула О’Бёрн… Да, – Эллис скосил на меня глаза. – Очень. И не смотрите так на меня, Виржиния. Хотел бы я знать, что могло напугать столь расчётливую особу.
– Расчётливый – не значит храбрый, – принципиально поправила я его. – А почему вы считаете, что Урсула О’Бёрн не могла просто испугаться известий о смерти своей подруги? Я так понимаю, Бесси Доусон часто навещала её.
Эллис только рассмеялся, и мне ответил вместо него Лайзо:
– Вы, леди, не сердитесь только, но в таких-то, как эта Урсула, я понимаю побольше всех вас. – Он обернулся и облокотился на спинку своего кресла, подперев подбородок кулаком. Зелёные глаза были насмешливо сощурены. – Я на них насмотрелся уже. Девица, которая по велению ума выходит замуж за старика, а потом сводит его в могилу, да так, чтоб детей не прижить… Нет, такая падать в обморок почём зря не будет. Эллис вот говорит, что она по-настоящему напугалась, и я ему верю, – Лайзо обменялся взглядами с детективом. – Думается мне, наша красавица знает что-то, но сказать боится. И не скажет, хоть режь её, – заключил он. – Таких и пытать-то бесполезно. Дурочку сыграет, в слезах растечётся, но ни слова правды из неё не вытянешь.
Не знаю, что меня больше покоробило – «наша красавица», произнесенное медовым голосом, или небрежное упоминание пыток. Видимо, тёмных пятен в биографии моего водителя было куда больше, чем я себе представляла.
– Да, допрос тут не поможет. Нужно, чтобы она сама захотела рассказать! – азартно откликнулся Эллис, не замечая моего состояния. – И, кажется, я знаю, как это сделать. Лайзо, сможешь произвести на неё… необходимое впечатление?
Последние слова прозвучали как-то непристойно. Лайзо только усмехнулся и будто в задумчивости провел пальцем по смуглой коже – от виска к уголку рта.
– Смогу, отчего нет. Тут ума особого не нужно, чтоб понять – я ей приглянулся. Поверит мне, разомлеет – и сама захочет выговориться. Тайна – что ноша, низко к земле пригибает. А девицы не хотят к земле гнуться, им бы в небе летать, – серьёзно, без единой шутливой нотки заверил нас Лайзо и вдруг подмигнул.