– Ну что же, несите больную в дом.
Киллиан медленно взял Аерин на руки и столь же неторопливо понес ее по дорожке к дому. Машину он, впрочем, закрыть не забыл, на что тоже потребовалось некоторое время. Уложив девушку на кожаную кушетку, он окинул взглядом комнату и успокоился второй раз – на медкабинет там было не похоже.
Посреди комнаты стоял стол с хрустальным шаром посередине, два стула, а по стенам висели полки, содержимое которых было прикрыто от посторонних глаз ситцевыми занавесками-задергушками. Возле порога лежал коврик, сплетенный то ли из соломы, то ли из камыша. В углах стояли кадушки с комнатными пальмами, на подоконниках – цветы в горшках.
Между тем знахарка принялась осматривать Аерин: измерила рукой ей пульс на запястье, посмотрела на ногти, поднесла к носу зеркальце, потрогала лоб и виски. Потом она приподняла ей веки, что по мнению Киллиана было уже излишне, но он промолчал, точно также как не вмешался, когда лже-лекарка принялась водить по ладоням спящей девушки собственными большими пальцами.
Он знал, что эти действия бесполезны, но на них уходили секунды, которые складывались в минуты. Эти минуты необходимо было прождать – и он ждал. Ждал, пока «знахарка» смирится с тем, что задача ей не по силам и не предложит им с Эллой обратиться в какую-нибудь платную клинику, к специалистам. Любопытно было, сколько она потребует за прием…
Но до этого не дошло. Элла принялась допытываться, в каком состоянии ее сестра. Гадалка села за стол, возложила руки на свой хрустальный шар и начала вещать всякий бред о странствиях души. Пока не замерла на полуслове и не отключилась. Киллиан усмехнулся, поднял Аерин и понес ее к машине.
Ошарашенная Элла покорно двинулась за ним. Подобно «знахарке» она заткнулась – только что не вырубилась. Спесь с нее слетела как по волшебству.
– Иди вернись и закрой дверь, – произнес Киллиан, уложив Аерин на прежнее место.
Как ни странно, но она его послушалась без возражения. Дар речи к ней вернулся, когда они уже выехали из этого села, на трассе.
– Что это было? – произнесла она ошарашено.
– А нефиг лизать то, что видишь первый раз, – произнес Киллиан нарочито грубо.
– И что с ней теперь будет?
– Через час проснется, позабыв о нашем существовании. Не вздумай сама пробовать – тебя я караулить не стану, не рассчитывай.
– А Ирка?
– Аерин моя невеста – это совсем другое дело.
– О, даже так! А когда-то ты писал, что меня любишь.
– Это было очень давно. В те времена, когда ты тоже говорила, будто я тебе нравлюсь.
– Но это была правда: ты мне нравился.
– Угу. Поэтому ты переписывалась со мной под именем своей сестры и прислала вместо себя – ее.
– Может, я хотела проверить твою любовь.
– Проверила. В чем печаль?
Элла надулась и надолго замолчала.
Она промолчала всю дорогу до Нижнего Новгорода, и даже ночевка в каком-то мотеле на окраине рабочего города под названием «Павлово» не заставила ее сменить гнев на милость. Ожидать, что девушка продолжит знакомить своего гостя с достопримечательностями территории под названием «Руссия», не стоило. Впрочем, как Киллиан подозревал, она сама мало что знала о населенных пунктах, расположенных в стороне от мест, часто посещаемых туристами.
Но Киллиану Павлово понравилось ничуть не меньше, чем, например, Суздаль или любой другой город «Золотого кольца». Это был город-трудяга, славный не только своим прошлым, но и настоящим. Город-металлург, изделия мастеров которого расходились по всему миру. Город, где производились популярные в стране микроавтобусы.
О достославном прошлом Павлова говорили добротные каменные дома стопятидесятилетней давности, построенные купцами. Дома были небольшие, всего в два этажа, из красного кирпича, но фигурной выкладки, поэтому красивые. Один из особняков, самый большой, с мансардной надстройкой с паразной стороны крыши, был превращен в музей, и Киллиан там, конечно же, побывал.
И он снова был потрясен. Нет, не самим зданием, оригинальной архитектуры (на здания он уже насмотрелся достаточно), и не лепниной внутри, хотя она была поразительна по красоте и количеству. А тем, что дом тот принадлежал обычному незнатному купцу второго поколения, чей прадед был крепостным.
Не графом, не царским внебрачным ребенком или племянником вельможи – рядовым гражданином российской империи. Но дом его затмевал своей роскошью дворец семьи Кеннеди в Шотландии. И такой купец был не единственным в Павлове, хотя дома остальных были меньшего размера.
«Shit! – подумал он. – Damn Russians! Как можно при такой свободе завидовать чему-либо в Америке или Европе? Чего им еще надо? Жрали что хотели, одевались как хотели и могли взлететь, если верить их истории, вровень с аристократией. Никому не отрубали за это голову, не разрушали их жилищ, пока они сами не устроили эту дурацкую революцию… Или я что-то путаю? Надо будет спросить у Аерин…»