Плачу, — отзывались с берега.
За сундук еще десять долларов!
Плачу, — отзывались с берега.
Еше один пассажир был доставлен на борт джонки.
Откуда изволит ехать ваше превосходительство? — спросил капитан.
Из Нанкина, — отвечал голос, который показался Ю очень знакомым.
Судя по слову "превосходительство" и по ответу па ломаном китайском языке, это был заморский дьявол.
Из Нанкина! — сокрушенно зацокал языком капитан. — Это будет стоить дороже…
Почему?
Ваше превосходительство как будто не изволит служить в победоносных войсках генерала Цзэн Го-фаня?
Это тебя не касается, мой друг.
Очень сожалею. Тридцать долларов… Нет, сорок долларов!
Плачу, — отвечал заморский дьявол. — Но ты мошенник!
А что будет, если у меня из-за вас отберут джонку?
А это уже меня не касается. Вот деньги, остальное твое дело… Постой… Кто там на корме?
— Отец…
— Чей отец? Твой?
Почтенный отец. Старый отец. Святой отец.
Откуда он?
Из Нанкина, ваше превосходительство.
А это кто?
Это мой убогий младший брат.
Капитан имел в виду Фына, который смирно сидел ва палубе и теребил фальшивую косу.
Ю находился в крошечной каморке рулевого под палубой. Здесь раньше помещался груз. На нарах лежало металлическое зеркальце и одеяло.
Зачем берешь столько пассажиров? — укоризненно прошептал Фын капитану джонки. — Это опасно…
Нисколько, — невозмутимо отвечал капитан. — Наоборот, это лучше. Смотри, сколько иностранцев! Солдаты побоятся остановить такую джонку.
Девушка-рулевой — хозяйка каморки, в которой прятался Ю, стояла опершись на балку руля и бесстрастно смотрела вперед. Это была босоногая загорелая дочь капитана.
Ю, скорчившись, уселся на нары и услышал на палубе такой разговор:
Иисус-Мария! Что за дьявольщина! Капитан Джонс?
Отец Салливен? — удивленно отвечал Джонс. — Вы тоже из Нанкина?
Что в этом удивительного, сын мой? Я прибыл туда как христианский пастырь, чтобы спасти человеческие души от дьявольских заблуждений. У меня пропуск за подписью самого Цзэн Гофаня. Но самое интересное было уже позади. Я видел всего три — четыре десятка пленных, большей частью пожилых людей, которых вели на казнь. Мне много хлопот наделал мой осел да еще этот проклятый револьвер…
Отец Салливен, — смущенно сказал Джонс, — неужели вы были вооружены?
Да, капитан, представьте себе отца Салливена верхом на осле, в сапогах, с большим револьвером в кобуре! Святая католическая церковь знает уже подобные случаи: вот, например, святой Игнатий Лойола, основатель нашего ордена… Но что поделаешь! С тех пор как тайпины разорили Сиккавейскую обшину…
Разве ее разорили?
Да, убытки наши велики. Невежественные крестьяне ворвались в Сиккавей и, решив, что изображения святых суть буддийские идолы, кощунственно бросили святые статуи в реку. С тех пор отец-настоятель смотрит сквозь пальцы на наличие оружия у наших проповедников. Кстати, я немного знаю военное дело. Я прошел хорошую школу, когда служил в кавалерии Соединенных Штатов.
— Неожиданные подробности вашей биографии, — заметил Джоне.
Да, сын мой! Все годится для борьбы с ересью. Наш орден имеет в этом деле некоторый опыт. Но хватит говорить обо мне! Что с вами? Долго ли вы были в Нанкине? Что вы там делали? Зачем вы уехали в такой драматический момент? Куда вы направляетесь? Какого вы мнения об этих негодяях?
Как много вопросов сразу! — сказал Джонс.
Вы не боитесь китайских застав, сын мой?
Почему мне их бояться?
Они очень подозрительно относятся ко всем, кто плывет из Нанкина. Знаете, там было много европейских инструкторов — в армии их Небесного Царя… О, мнепротивно произносить это имя!
Я не был инструктором, — отвечал Джонс, — я английский подданный.
Ведь вы, кажется, служили в "Вечно Побеждающей Армии"?
Да, я служил там.
А! Понимаю!..
В середине дня джонка остановилась. Ю слышал, как капитан объяснял патеру, что по реке плывет большое количество трупов и продвигаться вперед очень трудно.
Вдруг раздался выстрел, и наверху началась беготня.
Ю с трудом оставался на месте. Он чувствовал сильное желание выбежать наверх и броситься в воду. Соседство капитана Джонса и патера Салливена ему не нравилось. Капитан джонки внушал ему сильные подозрения. Но приходилось надеяться на Фына, которому этот капитан приходился земляком.
С берега начали что-то кричать, и к борту джонки подошла лодка.
Послышались громкие голоса и резкие окрики. Наверху кто-то ходил и бряцал оружием.
Над головой Ю заскрипели доски. Голос отца Салливена зазвучал на этот раз чуть слышно.
— Вы ничем не рискуете. Здесь бывший тайпинский инструктор. Кроме того, кто-то копошится под палубой.
А вы кто? — спросил другой голос на дурном английском языке.
Я отеи Салливен из Сиккавейской общины. Меня тут хорошо знают. Вот мой пропуск. Этот офицер — Джонс. Он дезертир из английского флота.
Э, нет, святой мистер, дезертиры из английского флота не нужны! Нужны длинноволосые разбойники. Понимаете?
Советую вам обыскать всю джонку. Впрочем, поступайте как знаете.
Ю приподнялся и чуть не ударился головой о перегородку.
"Ищут, цинские лисицы! Проклятый патер!" Наверху что-то зашевелилось. Выпала доска палубы.
Кто тут? — спросил Ю, сжимая кулаки.
Тише, не кричи!
Это была дочь капитана. Она спрыгнула в каморку. В руке у нее болтался крошечный фонарик.
— Священник сказал начальнику чертей, что здесь есть беглецы из Нанкина. Обыскивают всю джонку. Полезай сюда и сиди тихо. Вот сюда, в ящик.
На яшике было написано: "British India Opium". Он был пуст. Ю не медлил ни минуты. Крышка захлопнулась над ним, и фонарик погас.
Прошло не меньше получаса. Караул обыскал уже всю джонку. Наверху снова послышались шаги.
А здесь что?
Помещение моей ничтожной дочери, — вежливо отвечал капитан.
Вылезай! — скомандовал начальник караула, обращаясь к девушке.
Ю замер.
Здесь нечего искать, — прозвучал голос Фына. — Кто мог спрятаться в такой конуре?
Я вижу здесь кое-что получше, — отвечал начальник. — Эй, капитан, откуда ты везешь груз?
Это пустой ящик, преждерожденпый господин, — отвечал сверху капитан. — У кого сейчас купишь опиум в Нанкине?
А если здесь нет опиума, то должно быть серебро, — упорствовал начальник. — Не может быть, чтобы ты не пограбил в логове разбойников! Я еще не видал честных лодочников.
Крышка с ящика упала. Над Ю нагнулось мясистое, грубое лицо, освещенное сбоку фонарем. Юноша увидел форменную куртку.
— Ай-яй, это он! — разочарованно протянул начальник. — А я думал — серебро…
Ю вылез.
Зачем спрятался?
Я испугался.
Честные люди не пугаются… Кто ты?
Я человек.
Человек?
Осмелюсь выразить свое низкое мнение, — подал голос Фын, — у него коса. Он не разбойник. Он очень пуглив.
Может быть, это и так, — пробурчал начальник. — Мы посмотрим, нет ли у него оружия.
У него нет оружия, — сказал Фын.
Чэн, обыщи его.
Ю обыскали. Оружия при нем не нашли, зато нашли черный гвардейский флажок тайпинов, который он носил на груди со времени битвы при Гаоцзяо.
На лужайке в центре небольшой группы сидели на складных стульях два человека. Один из них был отец Салливен. Его большая черная шляпа была сдвинута на затылок. Вид у него был такой, какой бывает у человека, по горло занятого тяжелой работой. Другой был неподвижный генерал в шапке с синим шариком и в кофте с изображением леопарда. Вокруг них стояла генеральская стража.
Отец Салливен вертелся на стуле, вставал, снова садился и что-то горячо доказывал генералу. Генерал, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания. Солдаты тщательно следили за важными, неторопливыми жестами генеральской руки. Рука делала небрежный жест — и очередного пленника тащили куда-то за забор.