Встречать и провожать лодки становилось все труднее. К тому же во второй половине ноября очень уменьшились возможности выезда из «Курземского котла». Почти прекратились рейсы рыбаков-одиночек. Их не столько пугала охрана побережья, сколько приближение фронта. Кроме того, опасности таились и в осенней погоде. И хотя осень 1944 года была не особенно ветреной, спокойная серая волна сменялась внезапным штормом, бушевавшим по нескольку дней подряд. И потом, никто не мог поручиться, что навигация скоро не прекратится вовсе. Она могла затянуться до января, но и могла вдруг кончиться раньше. А что тогда? Всю осень перевозили других, а когда самим удирать придется, так топай по льду. Поэтому, рыбаки, перевозившие беженцев, по одному исчезали в направлении Готланда и обратно уже не возвращались. Золота они понабрали на много лет, так что незачем было рисковать.
В деятельности ЛЦС наступил и финансовый кризис.
В конце ноября после нескольких дней интенсивной радиосвязи Гинтер созвал в усадьбе «Бамбали» заседание руководителей ЛЦС. Из крупных деятелей почти никого уже не осталось. Присутствовали: сам Доктор, Валдманис, Карнитис, юбочник Паэгле, Тирлаук и еще несколько вентспилсцев. На заседании Гинтер сообщил, что ЛЦС испытывает денежные затруднения, и поэтому ни он, ни лица, действующие непосредственно в Швеции, не могут впредь обеспечить ни лодок, ни ремонта их, ни нефти.
Все выслушали это сообщение в мрачном молчании. Один Тирлаук не мог молчать. Видимо, опять хватил лишнего. Он встал и, тыча кривым грязным пальцем в Гинтера, полез в ссору.
— Стало быть, нет больше денег?
— Нет, — спокойно ответил Гинтер.
— У вас-то, может, и нет, а откуда вам известно, что у наших в Швеции тоже нет? Насколько я знаю, у них там денег куры не клюют.
— И там нет денег. Могу показать радиограммы.
— Вон что! В таком случае я хотел бы знать, кто прикарманил все деньги?
— Какие деньги?
— Зачем вы притворяетесь? Позвольте в таком случае напомнить вам. Давно ли Салнайс получил от комитета помощи военным беженцам пятьдесят тысяч шведских крон на перевозку прибалтийских военных беженцев в Швецию? Этот факт известен всем присутствующим.
— Известен, известен, — проворчал Карнитис.
— Ладно. Но известно ли, что для получения этих денег и реализации определенных целей создан особый фонд и назначено правление фонда?
— Известно, — опять пытался успокоить разгорячившегося оппонента Карнитис.
— Прекрасно! А кто вошел в правление этого фонда?
— Личности тут не имеют значения, — вставил Гинтер, догадываясь, что разговор этот грозит новыми неприятностями.
— Имеют! Только эти личности и могли разворовать деньги!
— Я попросил бы!.. — вскочил Гинтер.
— И я попросил бы! В правление фонда пробрались сам Салнайс и, заметьте себе, господа, его супруга, затем Феликс Циелен, генерал Вернер Тепфер и Леон Силинь. Знаете, господа, единственный из всей этой компании, о ком я могу сказать, что он не вор, — это мой друг Силинь, но я, честное слово, все-таки не советовал бы вам одалживать ему часы. Ну, теперь вам, господа, ясно, кто украл эти пятьдесят тысяч крон?
Гинтер снова вскочил:
— На официальном заседании я такие глупости допускать не могу!
— Тогда незачем болтать, что денег нет!
— Я попрошу вас оставить заседание!
— А я попрошу не рассказывать мне небылиц!
Карнитис еще раз попытался спасти положение:
— Видимо, тут какое-то недоразумение. Господин Тирлаук не принял во внимание, какой размах за последние месяцы приняли перевозки. Кроме того, господин Тирлаук не представляет себе, во что каждая такая перевозка обходится.
— Я все принимаю во внимание и все представляю себе. Сколько бы эти перевозки ни стоили, но пятьдесят тысяч крон на них все равно истратить нельзя было. Это ясно. А украсть денег можно столько, что и печатать их не успеешь. Вот где собака зарыта!
Карнитису надоела роль примирителя, и он уже не вмешивался. Он и сам понимал, что немало денег ушло на сторону. Карнитис очень хорошо знал, что расходы в основном покрывались совсем другими инстанциями, которые субсидировали перевозки беженцев через шведско-латышский комитет помощи. Не исключено, что и на имя самого Гинтера в Стокгольме лежит какая-то часть этих 50 000 крон. Откуда знать? Во всяком случае, от фонда этого неважно попахивало, Тирлаука нюх не обманывал.
Своими откровенными выступлениями Тирлаук сорвал собрание. Ни о чем не договорившись, участники заседания разошлись. Но Тирлаук был наказан. Его не взяли ни на одну из тех немногих лодок, которые еще уходили в Швецию осенью, зимой и весной, до самой капитуляции. Похождения Тирлаука в Латвии продолжались еще довольно долго и после окончания войны.