За все время своего пребывания в готландской школе Лейнасар два раза на дню ел кровяной пудинг с клюквой и раз в день «бутерброд» — ломоть хлеба, намазанный смесью маргарина и сыра.
Паэгле, которому кровяной пудинг первому испортил желудок, уже на третий день сказал:
— Не верю, что они делают этот пудинг из свиной крови. Неужели в Швеции так много свиней?
— А кто тебе сказал, что они делают его из свиной крови?
— Не говори этого, а то меня еще больше мутит.
— Дареному коню в зубы не смотрят.
— А ты заметил, что в учительскую носят?
— Меня не интересует, что едят учителя.
— Глупец! Какие там учителя? Там круминьская компания со своим золотом заперлась.
— Будет у тебя золото, тоже сможешь есть что угодно, а пока скажи спасибо за кровяной пудинг с клюквой.
Такие разговоры начались поздней. В первый день все были очень довольны кровяным пудингом.
После обеда обитателей школы собирали в актовом зале. Солдаты армии спасения рассаживались в первых рядах, а за ними — приезжие. На возвышении, похожем на небольшую сцену, устраивался оркестр армии спасения со струнными и духовыми инструментами и огромным барабаном. В оркестре играли одни мужчины, за исключением совершенно седой и очень серьезной пожилой дамы — скрипачки.
Майор становился у стены рядом со сценой и, надев пенсне, читал по книжке текст. После этого очень весело, с барабанным грохотом, вступал оркестр, и все пели.
Песни в ритме марша, некоторые даже в ритме вальса или фокстрота очень ободряли, порою даже веселили.
— Такие молитвы мне нравятся, — смеялся Паэгле.
— Да, неплохо, — соглашался Лейнасар.
Пели по-немецки и по-шведски.
Молебны-концерты совершались ежедневно после обеда. Однажды майор упрекнул приезжих в том, что они недостаточно энергично поют. Но им трудно было разобрать шведские и немецкие слова. Паэгле нашел выход. Он собрал вокруг себя ребят, и они грянули во все глотки вместе с оркестром. Майор был особенно доволен, когда из угла, где сидели ребята Паэгле, молодцевато прозвучала латышская народная песня. Он заулыбался во все лицо и, счастливый, еще чаще закивал головой.
Так проходили день за днем.
На второй день рождества, когда беженцы собрались в актовом зале вокруг богато убранной елки, все удивились, не увидев ни оркестра армии спасения, ни самой армии. Все в недоумении ждали чего-то особенного и тихо перешептывались. Никто даже не заметил, как вдруг на сцене появился плотный человек с грубым, заметно раскрасневшимся лицом. В зале наступила тишина.
— Здравствуйте, спасшиеся земляки! — закричал толстяк осипшим голосом.
— Здравствуйте, здравствуйте, — сдержанно ответили ему.
— Может быть, не все еще знают, кто я такой? — продолжал кричать человек со сцены.
— Никто не знает!
— Я пастор из Латвии, слуга господа бога и сына его Иисуса Христа, пастор Янис Свикис.
— Здорово, здорово, Янис! — раздалось в зале.
— Как только я узнал, что из львиной пасти опять спаслись земляки мои, я на крыльях ветра прилетел сюда!
— К чему такая спешка?
— Что? К чему спешка? — Свикис расслышал реплику. — Потому что меня, мои спасенные братья и сестры во Христе, заботят ваши души. Бог повелел мне явиться, и вот я стою перед вами.
— Нас тут каждый день целая армия спасает.
— Армия спасения? Да разве предки ваши, проливавшие свой пот на лугах и равнинах нашей святой родины, исповедовали веру армии спасения? Они были нашей родной, лютеранской веры. Этого мы не смеем забывать и здесь. А то мы можем ступить на гибельный путь и сгинуть. Да здравствует святая лютеранская вера!
— Да здравствует, да здравствует…
— Ну так, друга мои во Христе, перейдем к молитве, ибо только на нее мы можем уповать в этот горестный, полный испытаний час.
Свикис начал богослужение. Видимо, для вдохновения он дважды прошелся вокруг сцены, затем встал посередине, сложил молитвенно ладони и воздел руки.
— Встанем, дорогие други во Христе!
Все встали, иные — с готовностью, иные — нехотя. Когда Свикис увидел, что его приказание выполнено, он жалобным голосом сказал:
— Объединимся в общем проклятии.
После этого он, все еще воздевая к небу руки, опустился посреди сцены на колени. Кое-кто из женщин и стариков, вдохновленные пастором, последовали его примеру. Затем Свикис начал свое проклятие:
— Именем бога отца, бога сына, бога святого духа, да будет проклято святейшими проклятиями все то адово исчадие, которое выгнало нас из нашей дорогой отчизны, которую мы опять назовем своей родной только тогда, когда вернем себе то, что потеряли, — наше добро, наши церкви и все, нужное плоти и душе. Аминь!