— В самом деле! А что, если нам вечерком сходить куда-нибудь посидеть? Корпорантские песни… Тряхнули бы стариной.
У Слокенберга нашлось много сторонников. Но кто-то скептически вставил:
— Где же тут посидишь? Был бы хоть «Малый Верманский».
— «Малый Верманский» — это только мечта.
— Которой уже не сбыться, — заключил другой.
— В баре Шварца тоже не худо было.
— А в «Ганимеде»?
— А в «ОУК»?
— Ребята, ребята, хватит! А то просто заплачешь.
— Вот именно, потому и нечего выть: черт в аду не пропадет, а Слокенберг в Швеции тем более. Я знаю тут одно такое местечко, что лучше не придумаешь. Правил без исключения не бывает.
— Ну, говори!
— Ну, так знайте, что не каждый найдет то, что может найти Слокенберг.
— Ты совсем не любишь хвастать.
— Да я не хвастаю, а говорю: пошли в «Мону Лизу»!
— В «Мону Лизу»! В «Мону Лизу»!
Слокенберг не лгал. В «Моне Лизе», которая помещалась в подвале какого-то дома на Кунгсгатан, обычно собирались студенты. Тут скорее можно было договориться о каком-либо исключении из правил, чем в других ресторанах. Разумеется — за кроны. Но если уж теленок родился, то и молоко найдется. Слокенбергской компании отвели отдельный кабинет.
Они пили и пели, забывая о том, что находятся на чужбине. Постепенно возникала атмосфера рижских корпорантских шабашей. Под утро вместо песен раздавались лишь отдельные истошные визги. Кое-кто клевал носом. Иной по старой привычке сполз под стол и погрузился там в беспокойный сон.
Слокенберг охмелел быстро, но не сник. Только по затуманенному взгляду видно было, что он уже ничего не соображает.
— Теперь должно что-то произойти. Руйенский пастор непременно что-нибудь выкинет, — сказал какой-то корпорант.
И произошло.
— Что делают архангелы, когда напиваются? — воскликнул Слокенберг, выйдя на середину комнаты и размахивая руками.
— В дудку дуют.
— Танцуют.
— Правильно, танцуют. Разойдись, архангел Слокенберг танцевать будет!
Все быстро отодвинули стулья и расступились.
— Слокенберг, наше объединение ведь собирается «дикарей» громить, так ты танец дикарей и спляши. С архангелами потом встретишься.
— Ладно, танец дикарей так танец дикарей! — зарычал руйенский пастор и хаотически закружился, вскидывая свои длинные ноги и размахивая руками, как ветряная мельница крыльями. Остальные загорланили какую-то песню без слов.
Кто-то крикнул:
— Эй, Слокенберг, да разве дикари в отутюженных брючках пляшут?!
Слокенберг, не переставая кружиться, срывал с себя одежду и швырял ее куда попало. Это было встречено страшным ревом.
— Браво! Ну и черт!
— Покажи, как латыши в Швеции пляшут!
Слокенберг показал, как латыши в Швеции пляшут.
Через минуту он носился по залу голым. Только на шее у Слокенберга мотался большой крест. Зрелище это потрясло собутыльников. Кто-то в экстазе вскочил, схватил стул и швырнул его об пол с такой силой, что стул разлетелся в щепки.
В дверях появился человек в белом фартуке, с засученными рукавами и бильярдным кием в руке. Он несколько раз стукнул об пол, и дикий гул немного стих. Слокенберг сбился с ритма и, взмахнув руками, растянулся во весь рост на полу.
— Нельзя ли, господа, чуть потише мебель ломать? А то может получиться неприятность. Тут вам не Рига.
Затем он увидел голого Слокенберга и закричал:
— Фы фан! Фы фан! Какое свинство! Вон! Все вон! — Теперь заплясал бильярдный кий, особенно не разбираясь, где у кого спина, где голова.
Вечеринка по случаю создания Латышского объединения закончилась весьма эффектно.
На другой день, когда была собрана большая пачка крон, чтобы все мирно уладить, все единодушно признали:
— Навряд ли когда-нибудь еще удастся так погулять.
Францис Балодис решил, что собрание, на котором будет утвержден устав Латышского объединения, должно превратиться в народный праздник, в большое народное торжество. Пускай Салнайс, Чаксте и Гинтер остаются при своем жалком обществе и комитете. Пускай делают что могут. Ему не жаль. Но он парализует их влияние среди простых эмигрантов. Те, кто не пойдет к нему, будут объявлены врагами единения латышей. Надо использовать таких, как Карлис Скалбе, как Марис Ветра, уже запутавшихся в сетях и той и другой организации. Пускай проповедуют всюду идеи единства и примирения. Когда все окажутся в одном котле, тогда он захлопнет крышку и сварит такой суп, какой захочет.