Еда немного согрела и вызвала дремоту.
Но Тутриль не дал Айнане уснуть, пока она не разулась. Она пыталась возразить, но Тутриль терпеливо объяснил, что и он тоже разуется и свои озябшие ноги спрячет ей под кухлянку, а она свои — под его. Айнана могла только подивиться его сообразительности.
Но холод не уходил. Он тряс их, забирался под одежду, шарил холодными костяными пальцами по самым укромным местам.
Чтобы не видеть белого снега, ввергающего его в еще большую дрожь своим неумолимо холодным светом, Тутриль держал глаза закрытыми, стараясь обратить свои мысли к воспоминаниям, начинающимся теплым пологом в одинокой яранге с меховой оленьей постелью и пыжиковым одеялом… Он мысленно видел полный горячего, обжигающего губы чая закопченный чайник над костром в чоттагине, свернутых калачиком собак, их теплое, сонное дыхание под вой пурги… Потом он вспоминал отцовский домик в Нутэне, аккуратную комнату, кровать под голубым покрывалом, чистую постель. Баня на окраине селения, над ручьем, запах горячего дерева, пропитанного паром… Другая баня, под Ленинградом. Когда-то, еще до войны, в Елизаветине Ленины родственники снимали дачу. Хозяева помнили девочку и сдали Тутрилям на лето светлую комнату с большими, затянутыми чистой марлей окнами. Банька хозяев стояла у пруда, и топили ее по-черному. Конечно, копоть на стенах была, но полки чистые и белые, и, главное, дух в баньке был отличный от той, что топилась по-белому. Лена хлестала веником распластанного на полке мужа, и так хотелось побыстрее выскочить из обжигающего пара и окунуться в прохладные, мягкие воды деревенского пруда… Очутиться бы в этой баньке и лежать, и лежать на горячих чистых досках, вбирая в себя тепло…
— Не спи, проснись, — растолкал он Айнану.
— Да не сплю я…
— Слышу: перестала дрожать, испугался — не уснула?
Тутриль услышал громкие рыдания, приподнялся на локте и удивленно спросил:
— Ты что, Айнана? Не надо плакать… Лучше прижмись ко мне покрепче, и тебе будет тепло.
Айнана послушно придвинулась к Тутрилю, спрятала заплаканное лицо на его груди и затихла.
— Вот кончится пурга, и мы вернемся в Нутэн, — продолжал утешать Айнану Тутриль.
— А я уже придумала, что вам подарить, — сказала Айнана, отнимая лицо от груди Тутриля. Я вам подарю тот клык, где изображен новый и старый Нутэн. Там, где нарисована ваша старая яранга и маленький мальчишка возле нее… Только я еще нарисую в сегодняшнем Нутэне собачью упряжку на окраине, между вертолетной площадкой и первыми домами. И на нарте двоих… Вы догадываетесь, кто это будет?
— Догадываюсь, — с улыбкой ответил Тутриль.
Некоторое время Тутриль и Айнана молчали.
— Только не спи, — снова попросил ее Тутриль.
— А я не сплю, думаю…
— А ты думай вслух, не стесняйся.
— А вы расскажите о чем-нибудь, — попросила Айнана, — о городе расскажите…
— Да что о городе рассказывать? Ты тоже бывала в городах — в Анадыре, в Магадане…
— Тогда о деревне, — сказала Айнана. — Я думаю: наверное, нет ничего прекраснее русской деревни… Я так представляю: стоят дома, с красивыми, обрамленными резными наличниками окнами, такие же красивые ворота, деревянная церковь, как в Кижах. За домами поле, за полем — лес, а на опушке девушки в разноцветных ситцевых платьях водят хоровод… Ну еще речка, березка и калина красная… Так в русской деревне?
— Примерно так, — сквозь дремоту ответил Тутриль.
— Не спите! Не спите! — принялась тормошить его Айнана. — Не надо спать…
— Да я и не сплю, — непослушными губами пытался ответить Тутриль, не в силах сопротивляться мягкому, теплому облаку, которое ласково обволакивало его, оберегая от холода, от пурги, от снежного студеного окружения.
А покорная ветру льдина все дальше уходила от берега в открытое море.
28
Проснувшись, Лена сначала не могла сообразить, где она. Ей снился Ленинград, распахнутое окно в квартире, в которое врывался уличный шум. Она открыла глаза, но не увидела света в окне, хотя шум оставался.
Понемногу она вспомнила, где находится. Нащупав край меховой занавеси, она высунула голову в чоттагин, наполненный теплым легким дымом и запахами приготовленной еды.
— Проснулась? — услышала она ласковый голос и увидела перед собой лицо Эйвээмнэу.
— Как хорошо в пологе! — потягиваясь, произнесла Лена. — Давно так спокойно не спала.
— А теперь будем обедать, — сказала Эйвээмнэу.
Лена ела и похваливала стряпню Эйвээмнэу, заставляя краснеть от гордости и удовольствия хозяйку. О том, что еда и вправду понравилась гостье, свидетельствовала просьба еще налить супу.