А ведь опасения его были небеспочвенны. Каждый раз, когда он дарил ее своими косыми, двусмысленными взглядами, Хиллари хотелось стукнуть его по башке. Не слишком многообещающее начало для будущей совместной жизни.
— Не думаю, что так уж требуется ласкать твое самолюбие, оно у тебя нечувствительно.
— Зато естество у меня чувствительно, особенно на ласку, — вызывающе откликнулся он.
Неужели он и впрямь думает, что она так вот и бросится в его объятия? Потому что ответила на поцелуй и растаяла в его руках, когда впервые увидела после стольких лет? Каждый человек имеет право на минуту слабости. Зато потом он принимает меры, чтобы не оступиться вновь.
Именно это она и сделала. Документ, лежащий у нее в сумочке, давал ей определенные гарантии. Если ее план, употребляя это слово за неимением лучшего, не сработает, у нее наготове другие ходы. В игре с Люком она разыграет свою лучшую карту. Причем не вкладывая душу и сердце. Вот уж нет! Она поступила так однажды, а потом понадобились годы, чтобы прийти в себя. Что-что, а уж урок из прошлых ошибок она извлекла. Слабое утешение, но и то слава Богу.
В этот момент, однако, ее больше заботило будущее, чем прошлое.
— Тебе не кажется, что нам неплохо бы обсудить некоторые детали нашей будущей совместной жизни? Например, где мы будем жить? — поспешила она пустить разговор в наименее опасное русло, чтобы не позволить Люку перевести его на интимные стороны их отношений. — Я уже кое-что обдумала. По-моему, нам лучше всего поселиться с моим отцом. По крайней мере вначале.
Теперь настал черед Люка воскликнуть:
— Ты что, шутишь?
— Нисколько. Ты же знаешь, меня очень беспокоит его здоровье, — заявила Хиллари. — И по этой причине я никак не могу выехать так сразу, не подготовив и оставив его одного.
— Но рано или поздно тебе все равно придется уехать; или, может, ты собираешься навеки поселить нас у твоего папаши?
— К чему этот грошовый сарказм? — Хиллари бросила на Люка испепеляющий взгляд. — А где, по-твоему, мы будем жить? Ты, насколько я тебя знаю, снимаешь конуру, а не квартиру, потому что не желаешь тратиться на приличное жилье, раз приходишь туда только спать. Предпочитаешь вкладывать деньги в свой ненаглядный бизнес.
— Значит, поищем что-нибудь другое, — сказал он с досадой — насчет конуры она была права.
— А пока не найдем что-нибудь подходящее, поживем с моим отцом. Временно.
— Ты это уже обговорила с ним? — поинтересовался Люк.
— Разумеется, нет. Он ведь даже не знает, что мы решили пожениться, как же я могла говорить с ним о твоем переезде? Правда, я уверена, никаких проблем тут не возникнет. В таком огромном доме, как наш, места хватит.
Огромном доме. Люк его помнил. Когда их отцы были партнерами, Люк не раз посещал дом Грантов. Массивное кирпичное строение времен короля Георга громоздилось в одном из престижных районов Ноксвилла — Секвойя-Хиллз, и места там действительно хватало. Они не будут натыкаться на отца Хиллари. К тому же это ненадолго; Очень ненадолго.
— Папина спальня внизу. А наверху еще три спальни, — добавила Хиллари.
— И одну из них ты разделишь со мной, — поспешил вставить Люк на тот случай, если у нее были иные мысли на этот счет. — Надеюсь, ты не хочешь, чтобы твой отец заподозрил, что в нашем браке не все как положено?
— Не говори глупостей. Мне этого так же не хочется, как и тебе. Но он будет нервничать из-за меня, а вот этого нужно избежать. И ты поможешь мне тут. Поможешь? Постарайся, чтобы он не нервничал. Обещай мне.
— До идиотской их вражды мы с твоим папашей вполне ладили. И сейчас, безусловно, поладим. — Люк знал, что не только для Гранта, но и для его отца семья была на первом месте. А если они с Хиллари поженятся, она станет членом его семьи, а он — ее.
Вот так. Их брак — логичный, практический шаг. Вне всякого сомнения. Именно то, что ему, Люку, по душе. В результате не только развяжется тугой узел семейной вражды, но и решится другая проблема — с будущим партнером, который предпочитает, чтобы он. Люк, был непременно женат. И последнее, но отнюдь не маловажное, — он вернет себе Хиллари, заполучит в свою постель, где ей и положено быть.
— Надо подумать, как сообщить отцу, что мы поженились, и сделать это как можно деликатней.
— Ничего проще. Я скажу ему: ваша дочь теперь моя забота.
— Я и не была для него заботой. У моего отца одна забота — твой отец.
— Ну, с моим предком у нас не возникнет проблем, — уверенно заявил Люк. — Скажем ему то же самое. Мол, теперь забота обо мне — твое дело. И все пойдет как по маслу.
Хиллари не разделяла его уверенности.
— Больше ты ничего не способен предложить?
— А чем тебя это не устраивает? — огрызнулся он.
— Как тебе сказать… Не помешает немного сочувствия. Немного сопереживания.
— Я и сочувствую. И сопереживаю. У меня этого добра хоть отбавляй.
— Докажи.
— Каким образом?
— Найди такие слова, чтобы отец услышал в них, что ты ему сочувствуешь, сопереживаешь.
— Мы, мистер Грант, сочетались узами брака, — торжественно объявил Люк и уставил на Хиллари выжидательный взгляд.
Никакого впечатления. Люк попытался снова:
— Может, так: вот я и снял с ваших плеч заботу о дочери.
— Бесподобно. С большим чувством.
— Ах, ты хочешь чувства? Тогда попробуем так: я, мистер Грант, без ума люблю вашу дочь и все оставшиеся дни моей жизни посвящу тому, чтобы сделать ее счастливой.
Сипловатый голос Люка звучал с покоряющей искренностью, зачаровывал, заставлял верить, что он говорит правду. И Хиллари верила… пока он не повернул к ней свое лицо, по которому гуляла ухмылка. — Ну как? Пойдет? Лучше?
Кивнув, она отвернулась и стала смотреть в окно. Горько, что все это пустые слова…
Почему-то, когда Хиллари представляла себе, как будет выходить замуж, ей ни разу даже в голову не пришло, что придется стоять в очереди на венчание. А что какой-то эрзац-Элвис будет состязаться с рок-группой накурившихся марихуаной лабухов, ей и в страшном сне не могло присниться. Однако все было именно так. Группа и певец шпарили каждый свой номер. Одновременно. В результате гул стоял такой, что даже сильному духом мужчине впору было закричать «караул».
— Мы не сумели договориться насчет музыки, — доверительно сообщил Хиллари будущий молодожен, стоявший в очереди впереди них. — Вот и решили пойти на компромисс — потрафить вкусу сразу обоих. Вроде как символ семейного согласия.
Если такая какофония, подумала Хиллари, символ семейного согласия, этой паре не позавидуешь.
— Как по-вашему, мое платье не слишком… вы понимаете… — невеста сделала порхающий жест обеими руками. — Не слишком…
— Нет, что вы. Рюши очень идут к змеевидному узору на чехле, — храбро выдавила из себя Хиллари. Невеста просияла:
— Вот спасибо.
— Да-да. Все как надо.
Но у самой Хиллари далеко не все было как надо. Прежде всего от оглушительного грохота у нее разболелась голова. И нервы сдали… Впрочем, у кого бы в подобной обстановке не сдали? Так что, когда Люк протиснулся к ней сквозь толпу, она, отведя его в сторону, сказала:
— Может, перенесем на другой день?
Но тут как раз певец, работавший под Элвиса, вошел в раж, и Люк не услышал ни слова из того, что она говорила. Все поглотил шлягер: «Ты для меня лишь гончий пес».
— Что? — прокричал Люк.
Хиллари пришлось встать к нему вплотную, и ее губы почти прижались к его уху.
— Может, отложим на другой раз? — громко повторила она.
Люк мгновенно повернул к ней голову, и не успела она отпрянуть, как его рот оказался у самых ее губ. Теплые волны его дыхания растопили сопротивление, сделали ее уступчивой, как воск. Она судорожно глотнула воздух. Люк подавил рвущийся наружу вздох и решительно отрезал:
— Мы женимся сейчас.
Он сказал свое «женимся» ни на йоту тише, чем она свое «отложим», но в этот момент музыка, как на грех, умолкла, и его заявление раскатилось по всему залу.