— Ты и Фина? — изумился Джованни.
— А где же она еще найдёт такого сильного и умелого на все руки мужчину, как я? Не девочек же заставлять колодезный ворот крутить!
Мадам Донатти спустилась сверху в длинном белом платье, больше похожем на ночную камизу, и теплом плаще, спешно накинутом сверху, и тоже узнала гостя, повиснув у него на шее, оттесняя Антуана:
— Десять лет, мальчик мой! Когда этот греховодник рассказал, что видел тебя в Агде, что ты память потерял, я не поверила! Все переживала: как там наш флорентиец? Дай я тебя рассмотрю при свете, — она увлекла его во внутренний двор, и хоть туда и не проникал напрямую солнечный свет, Джованни вспоминал и отмечал теперь мельчайшие детали, что всплывали в его памяти: «она накладывает ещё больше белил на щеки», «прячет морщины на шее в жемчужном ожерелье», «на руках тонкие кружевные ленты, скрывающие темные пятна на коже». Фина постарела, но взгляд ее не утратил цепкости, более того, он удивительным образом менялся, становился темнее и неподвижнее, когда Фина начинала в уме вести подсчеты собственных барышей. Сейчас он тоже начал темнеть. — Твоя красота как божий дар — расцветает и с возрастом становится как выдержанное вино. Мужчины? Женщины?
— Те и другие, — не раздумывая, ответил Джованни. — Но основное пристрастие не поменялось.
— Нижний… О, Джованни! — она ласково провела по его улыбающейся щеке кончиками пальцев от нижней губы до виска, потом медленно потянула за шапку, снимая ее с головы, отдала в руки Антуану и запустила пальцы в волосы, развязывая ленту, которой он были подвязаны, расправляя золотые волны по плечам. — Хочу увидеть тебя всего, как ты изменился… — замурлыкала мадам.
— Непременно! Но прежде, — ученик палача положил ей руку на талию, прижимая к себе, — ответь мне, ты сможешь меня продать? У меня есть две ночи, и очень нужны деньги.
— Торги? — глаза Фины лихорадочно заблестели, там уже переливались на свету золотые солиды, выстраиваясь в высокие столбики, составлявшие ливр. — А сколько клиентов ты сейчас способен принять за ночь? Трех?
— Не знаю, моя радость. Тот, кто у меня был в Париже, выдерживал не больше часа, а сил у меня еще было полно. А с тем человеком, с которым я жил в Агде, я времени не считал, но сил он мне совсем не оставлял.
— Член городского совета или нотарий? — полюбопытствовал Антуан, решивший вставить что-то и от себя.
— Друг мой, — мягко откликнулся Джованни, сверкнув глазами в его сторону, — палач. Я не хотел вас с Луциано тогда пугать, да и стеснялся сильно: вы мне показались хорошими людьми, хоть я вас и не вспомнил.
— Ну, мы с Луцием поняли, что ты кому-то там задом подмахиваешь, — Антуан был ошарашен таким признанием, — но не предполагали, что палачу. Думали, может, церковнику какому-нибудь, тебя же вроде с тамплиерами загребли. А когда господин де Мезьер в Марсель приехал, расспрашивать начал…
— Да, да, — заговорила мадам, — такой шумный, огромный, слуга короля, и девочками моими не побрезговал, заплатил хорошо.
— Я теперь с ним в Париже живу, — обыденным голосом сообщил Джованни.
— Да? — в один голос переспросили Антуан и Фина, потом переглянулись. И Фина продолжила, всё еще не оставляя попыток подсчитать: — Этот за двух пойдёт.
— Э… Джованни, постой! — Антуан думал совсем об ином. — Так что же твой покровитель тебе мало платит? Зачем решил торговать собой? Или поссорились?
— Нет, — Джованни покачал головой и взглянул ему в глаза, пытаясь найти понимание, — он слишком хороший и чувствительный, и очень боится, что, когда закончится наш договор — я просто уйду, помахав ему рукой. Поэтому обставил всё так, чтобы я как бы сам принял решение его покинуть и не выполнить условия. Так ему легче принять мой уход. А я не хочу. Я должен вернуться. Это по-честному. Поэтому и деньги нужны на обратный путь.
— До Парижа-то немного надо…
— Помолчи, Антуан… — Фина продолжала прикидывать варианты.
— Я сначала во Флоренцию, — продолжил Джованни. — Хочу семью свою повидать. Узнать, как они там живут. С Луциано встретиться. Поэтому, Фина, давай договоримся…
— Я с тобой! — воскликнул Антуан и с устрашающим видом сдвинул брови на переносице, обиженно скрестив руки на груди. Фина показала ему кулак:
— Дома сиди, мальчик сказал, ему нужно с семьей пообщаться, а не по кабакам в загул удариться. Пятьдесят на пятьдесят.
— Фина, милая моя, — Джованни притиснул ее к себе еще плотнее, — только не простудись, на улице прохладно. Я же не столуюсь у тебя и постель не занимаю, зачем ты так со мной? Не жадничай!
— Тридцать и не больше! Только потому, что моё женское сердце тебя любит. Втайне.
— Фина… — Джованни потёрся носом о ее шею, а потом провёл языком по изгибам уха. Еще сильнее вжал в свой горячий живот, слегка отрывая от земли, оставляя опираться на носки туфель. Нежно поцеловал в губы, метнул вожделеющий взгляд из-под ресниц, задерживая его на темных, уже почти черных зрачках мадам, в которых плескалось только золото потемневших граней монет, от которых хотелось откусить еще немного. — Я же лучший, лучше всех! Хочешь, мы займёмся с тобой любовью прямо сейчас, сердце моё? Вот только боюсь, что ты потом кефареда из дома выгонишь, а он мой друг. Восемнадцать.
— Двадцать, — упавшим голосом прошептала мадам, которая в глубине души тоже была не чужда мужской ласки. Где-то очень глубоко, но достижимо.
— Договорились. Ты навсегда останешься моей самой любимой женщиной! — он опять поцеловал ее, ослабляя руки и опуская на землю.
— А мне что перепадёт? — Антуан продолжал изображать обиженного жизнью любовника, которому вот-вот дадут отставку.
Джованни повернулся к нему и смерил удивлённым взглядом:
— Антуан, ну ты совсем обнаглел! Задница — моя, клиенты и кровать — Фины, ты здесь каким боком примазываешься? Вот соберусь с тобой в Компостеллу, тогда и за дорогу платить буду.
Фину еще потряхивало от его крепких объятий.
«Смотрины» Джованни решили проводить на постели. Причем Фина уверяла, что его тело будет хорошо смотреться на красном: «Красный — благородный цвет!».
— Будто у тебя есть еще варианты! — фыркнул Джованни, примеряясь к единственной огромной кровати в борделе Донатти с тяжелым златотканым балдахином, где принимали особо важных и денежных клиентов. — И забери свою цветастую подушку, — он подбросил подушку вверх, поймал, а потом перекинул в руки Фины, — она мне снится в страшных ночных кошмарах, будто ничего не изменилось…
— Узор как узор, — пожала плечами мадам, — сама вышивала. Ну-ка, ну-ка… покажись во всей красе… — она с нескрываемым восхищением оглядела его голый торс и зашла сзади, обняла, целуя между лопаток, — всё-таки ты мой самый любимый работник, жаль, что тебя не было последние десять лет.
— Если бы был, — Джованни захватил ее мягкие ладони и переместил их себе на грудь, поглаживая, — ты бы меня заездила так, что к своим тридцати я был бы никому не нужным стариком с широкой дыркой на месте ануса.
— Да, — согласилась Фина, — я отдала тебя тогда в хорошие руки. Правда, со спины ты выглядишь, будто все эти годы провел рабом на галерах у сарацин: шрамы видны. Но мышцы — совершенны, и волосы…
— А еще я — гибкий, можно в узел скручивать!
— Ну, это фиглярство! — недовольно потянула мадам. — Клиенты обычно больше двух поз не знают: сзади и спереди.
— А если сверху сесть? — не унимался Джованни, чувствуя, что в нем открываются какие-то новые грани, в которых он ориентируется как рыба в воде: «Я мог бы свой бордель открыть» — пришла внезапно мысль, которую захотелось обдумать в тишине и спокойствии:
— Давай обратно свою подушку, я на ней покажу.
Все действия с подушкой мадам очень понравились, они решили сделать это частью представления.
========== Глава 5. Диковинный зверь ==========
То, что казалось безрассудной бравадой, грозило перерасти в паническое бегство, еще не начавшись: девушки, работающие на Фину, с такой тщательностью мыли, скребли, умащивали и растягивали его тело, с таким усердием, что Джованни показалось, что его готовят к закланию. «Мне очень нужны деньги!» — крутилось в голове подобно богохульной молитве.