========== Глава 8. Семья ==========
От автора: по сюжету мой герой добирается до Флоренции. Какой же была жизнь в этом городе в 1317 г.? По причине скудости доступных мне источников в своём описании я буду опираться на перевод книги Пьера Антонетти «Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте», хотя после ее прочтения не могу принять на веру всё, что в ней написано: некоторые факты и выводы не совпадают с моими знаниями. Таким образом, буду следовать больше за ощущениями моего героя, добавляя интересные примеры для понимания повседневной жизни в средневековом итальянском городе.
***
Рано утром спустившийся в нутро корабля капитан объявил, что они приближаются к Пизе. Те, кто не страдал морской болезнью, поспешили подняться наверх и глотнуть свежего воздуха, жадно рассматривая приближающийся берег. Джованни, крепко ухватив обеими руками мокрый, просоленный морем борт, тоже молился о скорейшем окончании путешествия. Корабль медленно переваливался через волны, моряки, усевшиеся за вёсла, уверенно вели его к берегу, где уже показались хорошо различимые для глаз носы разнообразных лодок и дома с черепичными крышами, облепившие берега широкого входа в портовую гавань.
Сердце затрепетало, заныло в груди, вызывая нетерпеливую дрожь: он вернулся домой, пусть и не добрался еще до родного города, но вокруг его будут люди, с которыми он будет разговаривать на родном языке! Спустившись на пристань, Джованни на мгновение прикрыл глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям: мир вокруг был тёплым, ласковым, приглашающим. Даже серые тучи разошлись над морем, явив лучи пока холодного предвесеннего солнца. Почесав бок, куда был укушен блохой, флорентиец поспешил переместиться ближе к центру города и найти подходящую купальню, совмещенную с цирюльней.
Отдав всю свою одежду прачкам, которые ее отстирают и прогладят горячими утюгами, Джованни залез в бочку с горячей водой, окунулся несколько раз с головой, нанёс на волосы дурно пахнущий мыльный раствор, который должен был уничтожить следы насекомых, обработал воспалённые расчёсы на теле мазями, что всегда хранил при себе, отправившись в путь. Среди них была даже маленькая бутылка с дистиллятом брата Беренгария, чудодейственный раствор которого не раз выручал в его практике в Агде и входил в состав некоторых целебных снадобий.
Флорентиец выкупил лошадь с условием, что хозяин примет ее обратно по возвращении, посетил вечернюю мессу, переночевал на постоялом дворе и рано утром, чуть забрезжил рассвет и открыли городские ворота, выехал в сторону Флоренции, поспешая достигнуть ее к вечеру, чтобы успеть въехать в город до темноты. Все города жили в одинаковом размеренном ритме, отмечаемом звоном церковного колокола на главном соборе и длиной светового дня. С наступлением ночи города надёжно запирали свои ворота, и жизнь в них замирала. Освещение улиц было скудным и осуществлялось за счет жителей квартала, а вот ночной страже, патрулирующей улицы, платил городской совет.
При въезде Джованни с удивлением отметил, что стены Флоренции укреплены и надстроены. Из разговора одного из торговцев со стражником, неспешно принимающим плату за проезд, он узнал, что пространство города увеличилось: появилось трое новых ворот, а та земля, что была «за Арно» и где селилась беднота, тоже вошла как квартал, и там была построена мощная оборонительная стена. Флорентиец поспешил добраться до главной площади, а уже от нее свернуть в знакомые боковые улицы. Баптистерий, основной святой центр городской жизни, стоял, возвышаясь, на своем месте, а вот церковь святой Репаты, находившаяся рядом, была разрушена, и на ее месте возводились стены нового собора.
Странноприимный дом, принадлежавший семье Мональдески, стоял всё там же, на родной улице. Чего было не сказать о некоторых домах горожан, высоких башнях, что накрепко врезались в память детства. Видно, за эти годы Флоренция претерпела немало потрясений, и обычай разрушать дома политических изгнанников сохранился, как и в стародавние времена.
Привязав узду лошади к специальному кольцу, вмурованному в стену внутри маленького открытого хлева, предназначенного для животных постояльцев, Джованни уверенно толкнул дверь внутрь просторного помещения нижнего этажа, которое служило и таверной, и местом входа в гостиницу. Оно было освещено масляными лампами, расставленными по столам или подвешенными на крюки под потолком. Посетителей почти не было: три торговца за одним столом доедали свой ужин, и двое мужчин, то ли ученик с мастером, то ли отец с сыном в небогатой одежде, пили хмельной напиток у стойки, отгораживающей зал от хозяйских шкафов с посудой и бочонков с пивом и вином.
Хозяин как раз и был занят тем, что рылся в недрах своего шкафа, и подошедшему Джованни была видна только его крепкая спина и короткие светлые волосы, постриженные полукругом выше плеч. Наконец мужчина развернулся и уставился на него непонимающим взглядом небесно-голубых глаз — точно таких же, каковыми наградили Джованни его предки.
— Я хотел бы снять комнату на несколько дней, — ученик палача постарался сохранить деловитое спокойствие в голосе, еле сдерживая радость и желание зайти за стойку и обнять хозяина.
— Джованни? — неуверенно произнёс тот. — Джованни! — громко воскликнул Райнерий, невидяще подался вперед, натолкнулся на стойку, метнулся в сторону, огибая. — Джованни… — блаженно произнёс брат, заключая в теплые объятия.
— Брат… — прошептал Джованни отвечая с не меньшей страстью на его порыв. Райнерий мял его плечи, не решаясь поверить, что видит перед собой живого человека, а не призрак.
— Отец, Джованни вернулся! — закричал Райнерий, увлекая за руку во внутренние комнаты нижнего этажа, отделенные от пространства таверны крепкой дверью. Райнерий Мональдески-старший уже успел подготовиться ко сну, встретив их на пороге хозяйской спальни в ночной камизе и колпаке, с лампадой в руках. Сзади к нему жалась мать. Пронзительно вскрикнув, она проскочила под рукой мужа и уткнулась в грудь Джованни, оросив ее слезами и благодарностями, обращенными к Господу. Ученик палача нежно обнял ее, поцеловал в макушку и поднял глаза на своего отца. Те лучились счастьем, и не было в них ни тени сомнения, что блудный сын в этом доме — желанный гость. Сзади на шум подошли молодой юноша и женщина на сносях, придерживая огромный живот: «Тише, детей разбудите!» — обратилась она негромко к Райнерию-младшему.
Райнерий-старший сделал шаг вперед, оттеснив Фиданзолу, погладил ладонью по одной щеке, к другой прижался своей щекой, поцеловал в висок с любовью. «С возвращением, мой сын», — шепнул на ухо.
— Давайте все разойдемся, — уже предложил так, чтобы все услышали, — а завтра утром займемся расспросами. Пьетро, — обратился Райнерий-старший к молодому юноше, — забери Джованни в свою комнату!
— Мальчик может быть голоден! — с заботой перебила мужа Фиданзола.
— Я отведу на кухню, — подал голос Пьетро. — Пойдем, Джованни.
***
— Знаешь, я совсем тебя не помню, — Пьетро поставил перед ним миску с еще теплой мясной похлёбкой, положил рядом уже затвердевший утренний хлеб. Вкус домашней еды показался таким сладким!
— Сколько же тебе тогда было лет: восемь, девять? — начал вспоминать Джованни.
— Помню только, что ты перед исчезновением болел, долго лежал в постели, не вставая, — продолжил Пьетро, — но мне так никто и не объяснил, в чём дело. Я подумал, что ты умер. Просил отвести на могилу, но мать сказала, что ты уехал далеко-далеко, но обязательно вернёшься, поэтому не стоит лить слёз, только молить Господа, — он немного помолчал, потом сел напротив. Джованни поднял голову, оторвавшись от еды, раздумывая, что ответить брату? Он казался таким трогательно-юным, невинным и чистым. — Что тогда произошло?
Их разговор был прерван стремительно вошедшим Райнерием:
— Гости разошлись, я запер дверь, — он тоже сел на скамью напротив, рядом с Пьетро. — Ты не успел ему еще ничего рассказать?
— Нет, — покачал головой Джованни. Появление старшего брата, наследника семьи, вызвало в нем ответное чувство напряженного ожидания, недоверия, заставившего слегка подобраться, не выпускать наружу чувства: — если ты решишь, что не нужно, я промолчу. Он слишком невинен.