Он нашел памятный трактир, где знали всё и вся, где они с Луциано когда-то разыскивали Антуана. Толстая женщина, его хозяйка, будто совсем не изменилась, продолжала протирать и расставлять по местам кружки.
— Я ищу Луциано. Луциано Амманати. Он жил здесь неподалёку с семьёй десять лет назад.
Женщина оглядела его с ног до головы с подозрением, но будто вспомнила:
— Это тот, у кого красильня на Муньоне и постоялый двор? Амманати — шесть детей, оставшихся сиротами на попечении старшего, Луциано? А ты дружок его по ремеслу?
Последний, уже слишком откровенный вопрос, заставил Джованни покраснеть и опять возвести хулу на собственное прошлое. Всем здесь было известно, чем зарабатывал на хлеб Луциано, да и слова про постоялый двор казались откровенной завуалированной ссылкой на публичный дом, что вопрос о благообразности этого заведения даже не стоило уточнять:
— Бывший.
— Ну, тогда тебе от входа налево, пересечёшь две улицы и свернёшь направо, дойдёшь до конца, там тупик и вывеска с красным петухом. Но только стучи подольше, они спят все до полудня.
Джованни ругался про себя на протяжении пути: негоже человеку из достопочтенной семьи быть замеченным рядом с таким домом! Но соблазн встречи со старинным другом был велик. Тогда, в Агде, что-то шевельнулось в его памяти, он верно определил, что Луциано — флорентийская шлюха. Видно, так и не забросил своё ремесло. Хоть в уме ему было не отказать: остался и нашел возможность зарабатывать деньги, семью поднял и устроил, красильню приобрел… Ученик палача громко постучал в дверь, потом в закрытые ставни первого этажа, и огляделся. Дом на тупиковой улице очень напоминал заведение Гумилиаты в Тулузе, вот только рядом было ни души, и голые каменные стены задних дворов, лишенные каких-либо украшений в виде цветов. Только два грубо сколоченных стола, поставленных друг на друга, и длинные лавки к ним являлись уродливым нагромождением, прикрывающим обзор с внешней улицы.
Дверь наконец открыл взлохмаченный молодой парень, завернутый в покрывало, недовольный, будто разбуженный ото сна, и не знавший, чем прикрыть свою наготу.
— Луциано Амманати здесь живёт? — вежливо поинтересовался Джованни, оглядев парня с ног до головы, отмечая про себя, что тот вполне сгодился бы для работника борделя.
— А ты кто? Он тебе должник?
— Нет. Я его друг детства, — Джованни многозначительно повёл глазами вверх.
— Проходи тогда, — внутри было темно. Парень тщательно запер засовы на двери и, чуть прикоснувшись к плечу, поманил пройти наверх по лестнице.
Луциано он сразу узнал со спины, но тот был слишком занят… стоял перед кроватью и тщательно и увлеченно двигался внутри какого-то своего любовника. Джованни были только видны расставленные ноги с небольшого размера ступнями и слышны стоны, полные страсти. Ему вдруг стало весело, он подошел к Луциано сзади, прижавшись телом к его обнаженной спине, скользнув ладонями по груди, прихватил пальцами соски.
— Угадай кто? — шепнул на ухо, лизнул языком по шее и прижался к ней губами, зарываясь носом в распущенные волосы.
— Дай подумать! — Луциано ни на миг не прекратил вбиваться своим членом в нутро молодого юноши, лежащего перед ним. — Эй, Дино, перестань стонать, лучше посмотри, что за хрен меня там сзади обнимает.
— Крас-сивый… глаза… голубые… — простонал Дино, приоткрыв свои глаза и мазнув взглядом.
— Ты бы такому отсосал бесплатно?
— Да…а…
— Вот черт, кого же к нам принесло? — Луциано повернул наконец голову, встретившись взглядом с Джованни. Вздрогнул, удивившись своему открытию. Вышел из любовника, распрямился. Потом быстро охватил рукой Джованни за затылок и поцеловал, потом еще раз, еще, смакуя вкус забытых губ. Судя по возне, что устроил Дино, Луциано излился, и его любовник поспешил ухватить ртом его слабеющий член.
— Джованни… — Луциано мягко выпустил его из захвата. — Радость моя, неужели ты излечил свою память? Мне так было обидно, что ты не захотел меня узнать!
— Я действительно был болен! — ответил Джованни, отстраняясь. Он сел на постель рядом с трудящимся изо всех сил Дино. — Может быть, ты отпустишь мальчика? Дальше мы с тобой только наедине сможем поговорить.
Они провалялись на постели с Луциано почти до начала вечерни, попивая вино, рассказывая друг другу смешные истории, упоминая былых знакомцев. Еду им приносил хмурый парень, что встретил утром на пороге.
— Это Гвидо, мой второй работник, — объяснил Луциано. Все заработанные за эти годы деньги ушли на благо семьи: братья получили возможность учиться ремёслам, всех четырех сестёр удалось выдать замуж, присовокупив хорошее приданное. Все полагали, что Луциано Амманати — хозяин красильни и давно завязал с прошлым, а юноши, которых иногда замечают в его обществе, это те, кому он оказывает покровительство, памятуя о своём голодном и сиротском прошлом. Но на самом деле не изменилось ничего: те денежные мешки, что имели пристрастие к хорошеньким мальчикам, ничуть не поменяли своих вкусов, немного лишь сменился их состав — старая родовитая знать уходила в прошлое, а новые приезжие деловые выскочки из более низких слоёв всё больше набирали политический вес. Ну, и набивали сундуки золотыми флоринами! И Луциано теперь управлялся с пристрастиями этих синьоров, которым требовались образованные и обученные шлюхи.
— А не как мы! Два полуголодных ребёнка, — в сердцах подытожил Луциано. — Кстати, Вано Моцци о тебе спрашивал.
— Когда? — удивился Джованни.
— Вчера, — расслаблено отозвался Луциано, — этому старому пауку сразу доложили, что ты во Флоренции, он и мне весточку послал, чтобы я тебе передал приглашение. Так что — твоё неожиданное появление для меня не было столь неожиданным.
— Но я же уже не шлюха! — возмущенно простонал Джованни. — Считаешь, что нужно пойти?
— Конечно. Он тут многим правит. Но ты не бойся: он болен и стар. И стручок у него не встаёт. Перестал он быть моим клиентом… — Луциано тяжело вздохнул, прерываясь на тяжелые раздумья.
***
Вано Моцци был первым, кто сорвал цветок невинности Джованни, кто помог преодолеть страх и заложил основы для чувственности. Хотя… что мог тогда чувствовать тринадцатилетний мальчишка, насаженный на крепкий член, кроме боли? Но этот человек первым готовил для себя искусного любовника, оказав покровительство, щедро осыпая подарками, чтобы смутить юную душу.
Вступив под изящные расписанные своды его палаццо, Джованни невольно ощутил слабый сквознячок, пробежавший по спине, такой знакомый, появлявшийся каждый раз, как наступал день седмицы, отведенный для Моцци.
Сам хозяин сидел, принимая посетителей, в широком резном кресле, обложенном мягкими подушками. Ноги его покоились на низком мягком табурете, но были полностью прикрыты длинными струящимися шелковыми тканями расшитой туники, составлявшей его домашний наряд. Рядом вертелись слуги: они подносили кушанья и питьё, записывали то, что диктовал глава дома Моцци, зачитывали ему письма, докладывали о хозяйственных делах; и в этой круговерти Джованни показалось, что о нем забыли, хотя привратник, услышав имя, сразу же пропустил. Но тут он услышал, как хозяину доложили, что прибыл Джованни Мональдески, и не мог поверить ушам, как же тяжело привратнику пробиться к хозяину, не потревожив сложившийся порядок ведения дел. Вано, казалось, сразу же воспрял, повернул голову ко входу и впился взглядом в своего гостя, смущая его откровенностью и своим вниманием.
— Все вон! — тихо произнёс Вано, будто управляя бесшумными тенями, которые сразу же выскользнули из комнаты, прикрыв за собой тяжелые двери. — Джованни, мальчик мой! — тот поклонился и поцеловал протянутую руку. — Как я рад тебя видеть! — Вано погладил его по щеке, принуждая присесть на отдельный табурет перед ним. — Ты повзрослел, но краснеешь всё так же, как и в юности. Как же я себя укорял, что не остановил тебя в твоих страстях! Но не будем ворошить прошлое. Я вот, видишь, совсем превратился в старика и больше ничего не могу, как прежде… один мой вид пугает, — он осторожно приподнял край своей туники, являя взгляду Джованни узловатые ноги, перетянутые намокшими бинтами, скрывающими язвы. — Твой брат сказал всем соседям, что ты лекарь…