— Я понял, — Михаэлис ободряюще улыбнулся, ощущая, как внутри его открываются невидимые плотины, затапливая воспоминаниями, которые были когда-то надежно заперты в сундуках памяти. — Вы знаете моего друга, Мигеля Мануэля из Кордобы. Нас часто путали в детстве и юности.
— Простите меня! — недоверчиво ответил Пабло. — Но вы слишком похожи!
— Лучше скажи мне, Пабло, как поживает Мигель Мануэль? Мы слишком давно расстались и не состоим в переписке, — Михаэлис мысленно приказал себе унять нервную дрожь, поскольку когда-то вынужденно распрощался со своим братом навсегда, а теперь получил возможность вернуть всё обратно.
— В прошлом году он оставил факультет, отправившись домой, но должен был вернуться через Пасхалию, так он нам сказал! Теперь же я уезжаю в Лериду, буду преподавать там в университете. А вы… как ваше имя, господин?
— Мигель Фернандес Нуньес, — торжественно произнес Михаэлис, давно свыкнувшийся с мыслью, что он пожизненно будет «кем-то из Кордобы». — Я мастер медицины из университета в Монпелье. Но живу в диоцезе Агд в Лангедоке.
— Моё почтение! Я очень счастлив познакомиться с другом своего учителя! — восхищенно ответил Пабло.
— А где сейчас Мигель Мануэль?
— Синьор Гвиди…
— Как ты его назвал?
— Синьор Гвиди — говорили, что он принял фамилию семьи своей жены, когда приехал в Болонью. У него была какая-то неблагозвучная, сарацинская что ли… — Михаэлис только усмехнулся про себя: после того, как много лет назад рыцари Калатравы вырезали большую половину кордобского квартала, где родился и жил Мигель Мануэль, смена семейного имени — еще малая часть того, что осталось в прошлом. «Значит, женился. На италийке… И здесь наши вкусы оказались схожи, брат!»
Той ночью давнейший кошмар терзал его грезы. Будто бродит он по улицам родного города по щиколотку то ли в мутной воде, то ли в крови, а с неба тоже падают крупные капли кровавого дождя. И жажда, терзающая его плоть, заставляет устремлять лицо навстречу этой влаге и ловить ее губами, насыщаясь, но не утоляясь до конца. В руке же его меч, на лезвие которого налипли остатки чьих-то волос с частью срезанной кожи. Но жажда мести гонит его еще дальше, и в сотый раз он тайно обрушивает своё оружие на головы тех, кто болтал и похвалялся. Двенадцать. Они называли себя «апостолами веры», убивая, насилуя, грабя, и при этом — не забывали отправлять молитвы по нескольку раз в день.
«Что же еще нужно делать, когда в Уставе ордена четко написано: клянусь вести битву с маврами?» — один из них попытался призвать к благоразумию, прежде чем Мигель Фернандес вырезал ему язык, обрекая на бессловесное мычание в последующих мучениях.
«Как ты смеешь поднимать руку на брата своего?» — кричал еще один ревнитель благочестия и обетов. И ярость плескалась в его живых глазах. А вот в мертвых, лежащих на ладони — нет.
Лишь двое не пытались оправдать себя, понимая, что выпитый яд давно проник в их сердце, и им остается только принять свою смерть, заглянув ей в лицо. Раскаяться? А есть ли высший суд, что оправдает совершенные грехи? «Останови меня!» — попросил один. «Убей меня, но не причиняй мук!» — молил другой.
А капли всё падают с неба, и нет им числа, пока Михаэлис не понимает главного: насилием не остановить насилия. Умением изощренно пытать и убивать себе подобных обладает единственное существо в мире — то, в котором содержится часть божественной души; но не она, а свободная воля, не вкусившая плода с дерева познания, не разделяющая добро и зло, не имеющая сострадания, уничтожает свет внутри души. А души темные, охваченные мраком, обречены на страдания в Аду. И утолять жажду кровавым дождём, возможно, будет тем, что уготовано ему в будущем.
***
Дорога в Агд по весенней распутице была длинной и тяжелой. Дни были еще короткими, а ночи холодными. Готье не отдал вещей Джованни, кроме меча, который принадлежал Михаэлису, сославшись, что всё еще надеется на возвращение флорентийца и будет один продолжать поиски. Добавил, что будет рад, если больше не увидит Нуньеса в окнах стоящего напротив через Сену постоялого двора и мрачно разглядывающего бурлящую воду.
— И что — если Жан вернётся, опять посмеешь требовать уплаты долга? — Михаэлис попытался прояснить для себя мысли советника короля. Тот нахмурил брови, намереваясь сказать что-нибудь обидное в ответ, но потом раздумал:
— Возвращайся домой, Михаэлис! Мой дом, по крайней мере, не рухнул и не лежит в руинах. Будем ждать, когда Джованни вернётся… Тебе будет в сто раз хуже терзать себя этим ожиданием, чем мне — жалеть о невыплаченном долге.
Такие длинные расстояния, как путь из Парижа в Агд, преодолевались медленно, и не важно, на чём ты следуешь: пешком, в повозке или верхом на лошади. У всех этих способов передвижения есть положительные и отрицательные стороны, но они не меняют затраченное количество дней. Можно ночевать и в поле, и в лесу, но тогда опасность, что на тебя или твоего коня нападут голодные волки, возрастает в разы. Поэтому дневной переход тщательно отмеривался — от одного города в другой, от одной деревни в другую, и, если ты поспешил, не учел времени наступления темноты, не добрался до дома, где есть свет и теплый очаг, значит — подверг себя опасности [1].
Михаэлис возвращался через Орлеан, выбрав дорогу на Клермон в Овернь через Бурж. Это отняло у него двадцать дней. Иногда он задерживался, чтобы заработать денег, если случалось, что требовался лекарь.
Овернь — исключительное место на земле: когда приближаешься к ней, то кажется, будто предстает перед тобой королевство серых гор с выбеленными шапками, залитыми ярким солнечным светом. И под глубокой синевой небес твердыни эти охраняет густой лес высоких вечнозеленых елей. А поднявшись с весенней равнины, попадаешь в снежную зиму, где сугробы достигают высоты человеческого роста.
Михаэлис прошелся по рынку, выспрашивая про дальнейший путь, и завороженно остановился у лавки кузнеца, искусно создающего из тонких пластинок железа великолепную розу, чтобы поместить ее потом на застёжку для плаща.
— Понравилось? — спросил его старик-мастер.
— Изящная работа! — похвалил Нуньес.
— Я уже одну такую продал не так давно! Целый золотой флорин отдал один человек, не торгуясь!
— Флорин? — удивился Михаэлис. — Откуда же такое богатство в ваших краях?
— Сам не пойму! — пожал плечами кузнец, старательно прокаливая будущие лепестки. — Италиец какой-то, хоть и одет был просто, и на девку похож — коса в три пальца толщиной. Я его спросил: зачем тебе коса? А он рассмеялся и говорит: зато хозяйки за мою красоту с меня плату за постой не берут, сразу на размер косы смотрят! А глаза яркие, наглые…
Михаэлис вздрогнул от неожиданности, не веря услышанному: «Жан! Здесь?»
— Когда это было? — почти выкрикнул он в волнении. — Умоляю! Расскажи подробнее: откуда пришел, куда отправился? Говорил еще что-нибудь?
Кузнец рассказал занятную историю. Через город прошла толпа паломников из Тура: с песнями, свечами, крестами, восторженная, продолжая торжества пасхальной недели. Но необычным было то, как они призывали жителей города обратить на себя внимание: в центре ехала повозка, увешанная бубенчиками — вроде как для прокаженных, но в ней сидели счастливые люди в чистых камизах.
— Не ходят у нас так паломники, — слегка раздраженно посетовал старик. — Обычно кругом обходят через Ле-Пюи на Орийяк или из Невера, а эти — из Тура. И тот парень, что купил розу, сказал мне, что они все отправляются в Агд.
Комментарий к Глава 6. Мой дом не лежит в руинах
[1] средняя продолжительность пешего перехода 30-31 километр в день, максимум – 35. Есть и марш-бросок на 50 километров, но после него человек ложится и дня три отдыхает. Средняя скорость пешехода – до 5 км/час, по ровной сухой дороге. То же самое с повозкой: средняя скорость 6 км/час, при плохой дороге – падает до 3-4 км/час. Можно гнать, но если ехать на длинное расстояние, то необходимо беречь животных и давать им отдых. Повозка дает преимущество перед пешеходом только в том, что на ней можно везти груз и быстрее прибыть в следующую точку отдыха.
Со всадником иначе: можно гнать лошадь до 70 км в день и галопом, но на следующий день, она уже так не повезет. Гонцы меняли лошадей на специальных стоянках (отсюда взялось понятие – «почтовая станция»), поэтому всадник мог проехать на лошади около 50 км, но с отдыхом, и тем самым сократить время, затраченное на долгий путь.