— Нет, вы ошибаетесь. Лучше подвиньтесь ближе ко мне.
Дэвида и вправду бил озноб — он был одет лишь в футболку и джинсы. Аннемари придвинулась ближе, стараясь не свалиться на него снова.
— Прислонитесь ко мне, — прошептал он. — Положите ваши ноги на мои.
Аннемари прижалась к его груди, но не смогла поднять ноги, не упав при этом.
— Подождите секундочку… — произнес Дэвид, потому что Аннемари снова невольно причинила ему боль. — Вот так.
Она снова оперлась на него, но на этот раз, положив на него только одну ногу. Надеясь, что все сделано именно так, как просил Дэвид, Аннемари осторожно опустила голову ему на плечо.
— Скажите мне, о чем вы сейчас думаете? — спросила она, когда Гэннон перестал дрожать.
Аннемари опасалась, что он снова начнет шутить, но ошиблась — голос Дэвида звучал серьезно.
— Я думаю, что это скорее всего непрофессионалы.
— Это хорошо или плохо?
— И то и другое, наверное.
— Почему?
— Похоже, они сами напуганы. Сомневаюсь, чтобы им раньше приходилось брать заложников. Трудно предсказать, на что способен человек с ружьем, когда он не владеет собой.
— Вы хотите сказать, что, поддавшись панике, кто-то из них может нас убить? — тихо спросила Аннемари.
— Да. Именно так.
— Так что вы им сказали? — снова поинтересовалась она.
— Это цитата из Корана. Я хотел… я хотел проверить, что для него важнее — революция или религия. Кроме того, мне не хотелось, чтобы они причинили вам вред. Не знаю, каков мой арабский, но они поняли. Уж я-то в этом удостоверился на собственной шкуре…
— Дэвид, прекратите! Прекратите!.. — прошептала Аннемари.
Бравый сержант снова начал острить и делал это специально для нее, но его шутки в такую минуту показались ей невыносимы.
— Эй, мисс Уорт, вы опять, что ли, плачете?
— Не ваше дело! — резко ответила она. — Лучше переведите мне ту цитату.
— Это, пожалуй, афоризм.
— Афоризм?
— Да. Там говорится, что человеческие души склонны желать разного. Но если мужчина добр и великодушен к женщинам, если он не желает причинить им боль, то Бог обязательно узнает об этом.
— Звучит неплохо.
— Я думал, мы не будем больше острить, — пошутил Дэвид.
— Это вовсе не острота.
— Мисс Уорт!
— Что?
— Мне бы хотелось, чтобы вы называли меня по имени — Дэвид. А как мне называть вас?
— Мисс Уорт, — ответила Аннемари. О Боже, подумала она. Все эти шуточки — это так заразительно.
— Нет, правда. Как ваше имя?
— Аннемари, — ответила она. — Это одно имя, а не два.
— Аннемари. Красивое имя. Оно вам подходит.
— Еще бы. Всех библиотекарш и учительниц зовут Аннемари.
— Эй! Вы что, снова заплакали?
— Да. Понимаете, Гэннон, сегодня был ужасный день, и знаете, что хуже всего? Я умираю от голода. У меня связаны руки. А в кармане только два печеньица…
— Саба-иль-хаир! — разбудил Аннемари чей-то голос. Она открыла глаза. Неужели ей удалось уснуть?
— Саба-ин-нур, — откликнулся Дэвид усталым голосом.
Солнце уже встало, и Аннемари могла хорошо рассмотреть подошедшего к ним незнакомца. Возрастом он был постарше тех, кто притащил их сюда, и явно отличался от них. Оглядевшись по сторонам, Аннемари поняла, что они находились не в пещере, а в какой-то нише, вырубленной в стене.
— Ты хорошо говоришь на нашем языке, — сказал незнакомец, обращаясь к Дэвиду. Он был одет по-европейски — в белую рубашку и брюки цвета хаки. — Почему ты так хорошо говоришь на нашем языке? — немного переиначил он свой предыдущий вопрос. — Что ты делаешь в нашей стране?
— Я учу детей-инвалидов самостоятельно есть, — ответил Дэвид.
Теперь понятно, подумала Аннемари, что Дэвид подразумевал под “правдой”.
Незнакомец резко хлопнул в ладоши, и в помещение вошли двое мужчин. Аннемари почувствовала, как ее снова начинает сковывать страх. Нет, даже не страх. Страх — это еще сказано слишком слабо. Скорее всего, ее охватила дикая, неподконтрольная воле паника. Арабы подняли ее и вывели из комнаты. Прежде чем переступить порог, Аннемари обернулась к Дэвиду. На какое-то мгновение их взгляды встретились, и в его глазах она прочла те же слова, что он прошептал ей прошлой ночью. “Не теряйте мужества!”
— Где вы, черт возьми, были?! — спросил Дэвид, как будто она отсутствовала по собственному желанию и могла вернуться к нему пораньше.
— Я отвечала на их вопросы.
— С вами обращались нормально?
Аннемари внимательно посмотрела на него. Дэвид явно подразумевал следующее — сказала ли она им, что он американский морской пехотинец — вот что он хотел узнать.
— Так нормально или нет? — повторил он.
На этот раз Аннемари кивнула и тяжело опустилась на пол напротив него. Ей развязали руки. Она заметила, что руки Дэвида тоже свободны, но теперь его ноги были закованы в кандалы. Кандалы и кроссовки “Найк”. Какое жуткое зрелище!
— Какие вопросы они вам задавали?
Аннемари бросила на него быстрый взгляд. Господи, у нее не осталось сил! Она не выдала Дэвида, но после допроса чувствовала себя совершенно разбитой.
— Вопросов было несколько. Не агент ли я ЦРУ? Что я делаю в этой стране? Что вы, Дэвид Гэннон, делаете в этой стране? Какой план мы должны здесь осуществить? Не родственница ли я президента? — На мгновение Аннемари закрыла лицо руками, затем снова отняла их. — Я сделала так, как вы мне велели — сказала правду. Теперь они много знают о Чарли, и это их ужасно разозлило. Их цель — раскрыть какой-то заговор, имеющий целью свержение законной власти. Я же рассказала им о посещении больницы и кормлении брошенного ребенка.
— Они вас хотя бы покормили?
— Немного. А вас?
— Нет. Печенье у вас еще осталось?
— Да, но… дайте руку.
— Зачем? — спросил Дэвид, протягивая ей открытую ладонь.
Аннемари вытянула руку вперед и вытряхнула из рукава три куска хлеба и два финика. Дэвид улыбнулся.
— Что это такое?
— Ваш ленч… послушайте, если он вам не нужен… — Аннемари попыталась забрать хлеб обратно.
— Нужен, — заверил ее Дэвид, набрасываясь, как голодный волк, на еду. Финики он доедал уже медленно, тщательно разжевывая.
— Как вам удалось пронести сюда еду?
— Это было не слишком сложно. Во время еды я подпирала щеку рукой. И боялась пробовать что-то другое. А что у вас нового? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.
— Ничего, — ответил он и отвернулся.
— Дэвид, пожалуйста, скажите мне все. Я могу многое вынести. В детстве мать часто говорила мне, что ей за меня не страшно, потому что я — неисправимая реалистка. Мне будет легче, если я буду больше знать.
Дэвид немного пошевелился, и кандалы на его ногах зазвенели.
— Ну пожалуйста, — умоляла она. — Скажите, что с нами будет?
— Я по-прежнему считаю, что это непрофессионалы.
— Почему вы так думаете?
— Во-первых, они держат нас вместе. Мы можем сговориться и подготовиться к их допросам.
— Это не важно, если они не собираются поверить ни единому нашему слову, верно? — устало спросила Аннемари. Она лежала на каменном полу, прислонившись спиной к Дэвиду.
— Полагаю, что нет. Я также уверен, что религия для них главнее революции, и хочу, чтобы вы выслушали меня. Вы ведь меня слушаете?
— Слушаю.
— Я хочу, чтобы вы вели себя с ними как можно вежливее. Вы слушаете меня?
— Боже мой, да слушаю я вас! — Аннемари перекатилась на другой бок и повернулась к нему лицом.
— Хорошо. Согласно своей религии они верят, что голова — самая священная часть человеческого тела. Понимаете?
— Нет, — честно призналась Аннемари.
— Дальше идет в порядке убывания — с головы до пят. Считается, что подошвы ног запятнаны скверной. Что бы вы ни делали, не сидите так, чтобы были видны ваши ступни.
Аннемари заглянула ему в глаза:
— Вы это серьезно?
— Абсолютно, Аннемари, — начал он. — Мы с вами попали в чертовски неприятную ситуацию. Я говорю это со всей ответственностью. То же самое касается и левой руки. Вы ведь не левша? Не берите и не давайте им ничего левой рукой. Эти ублюдки способны на что угодно. Мне не хотелось бы, чтобы вы совершили что-нибудь такое, что выведет их из себя.