Растерянная и восторженная Жемчужина переступала с ноги на ногу, пока девица обходила её кругом. Танцорша вновь хохотнула и подхватила её за руки, увлекая за собой. Жемчужина посмотрела себе под ноги, на песок, что скрывал ступни. Гиббс насторожился, готовый бросаться на помощь, хоть вряд ли бы смог даже подняться с первого раза. Она повторила один шаг, затем ещё один и ещё, взметнула руку и так же лихо обернулась. Бриз выхватил из костра и унёс в ночную синеву сноп искр. Гиббс со стуком захлопнул рот и бухнулся обратно на песок. Жемчужина подхватила танец с жарким азартом, повторяя движения, ловя на лету изменчивый, как пламя под ветром, рисунок, и с каждым прыжком, с каждым оборотом, с каждым взмахом руки мелодия словно бы окутывала её, точно в саван, облекая неслышные слова в изящные движения. Джошами переводил ошарашенный взгляд с извивающегося пламени костра на хранительницу и обратно и никак не мог отделаться от ощущения, будто огонь танцует вместе с ней. Зачарованный, старпом тщетно надеялся ухватить то диковинное и неуловимое, что рисовал её танец: словно это был ветер, что невидим, но чьё движение так хочется предугадать. Она то кружилась, широко расставив руки и рассекая густыми прядями волос морской воздух, то подпрыгивала, вторя задорным движениям рыжей танцорши. На её губах светилась задорная улыбка, и, хотя музыка то и дело меняла темп, весь её танец пронизывала завораживающая лёгкость, что казалось, будто вот-вот из-под её руки вырвется свежий порыв ветра. Жемчужина не замечала ничего кругом, как и Гиббс, что не мог оторвать от неё взгляда. Она вновь принялась кружиться, да так быстро, что в глазах у старпома помутнело, и ему привиделись крылья за её спиной. Рыжая танцорша весело хохотала, подбадривая заворожённых музыкантов. Вдруг Жемчужина резко остановилась, вскидывая голову к затянутому облаками небу. Ветер погнал их на запад, и из тумана медленно показалась яркая дуга луны, пуская по волнам серебристую дорожку. Жемчужина расставила руки и замерла, запрокинув голову. Гиббс затаил дыхание, без стеснения разглядывая обрисованную светом грациозную фигуру, и неосознанно приложил ладонь к груди — отчего-то там было непривычно тепло. Жемчужина слегка подпрыгнула, звонко хлопнула в ладоши и с мелодичным смехом вновь нырнула в танец.
До глубокой ночи Джошами Гиббс просидел на берегу. С его губ не сходила тёплая хмельная улыбка, в глазах блестела радость с оттенком тоски, а в голове не было ни одной мысли, что могла бы помешать этому чудесному вечеру. Жемчужина танцевала — почти без устали, под любую музыку, одна и в весёлой компании, хоть и всего этого словно бы не замечала. К костру и танцорам потянулся народ: кто-то просто наблюдал, а затем молча уходил, кто-то восхищённо хлопал, не решаясь пуститься в пляс, а кто-то решался и пытался сравниться в мастерстве с другими. Джошами Гиббс глядел только на Жемчужину и был крайне доволен тем, что не смалодушничал и взял её под свою беспечную опеку, хотя где-то вдалеке слышал отголоски чутья, что намекало про непосильную ношу. Все подобные раздумья старпом решил отложить до утра.
А утром его встретило яркое солнце и полные искреннего — и в чём-то детского — воодушевления иссиня-чёрные глаза. Жемчужина сидела перед ним на коленях, пряча лицо в тени, и едва сдерживалась, чтобы не воскликнуть: «Идём же в город!». Чуть погодя она всё же выпалила это горячим полушёпотом, но в хмельной голове Гиббса всё равно загудело. И весь день она верно следовала за ним, послушно прятала глаза под полями шляпы и, только проводив очередного незнакомца внимательным взглядом, решалась что-то спросить. Мистер Гиббс так ни разу и не почувствовал её обузой, как думал поначалу. Напротив, её бесконечное любопытство к происходящему на Тортуге будто бы и ему открыло давно знакомый городок с новой стороны. Ведь приходилось объяснять, зачем посреди площади дыра в земле, почему колокол звучит с башни, отчего люди на рынке кричат друг на друга и как отличить попрошайку от воришки. Ему всё казалось, что за очередным объяснением она рассмеётся и холодным тоном духа корабля заявит, какая же всё это чушь. Но нет, порой морща нос, она прилежно внимала каждому его слову, как толковый юнга. Гиббс не устал от бесконечных рассказов, а даже решил сам с собой поспорить — когда же у него иссякнут «простые слова». Жемчужина проявляла детское невежество во всём, что касалось сухопутной жизни, но стоило только Гиббсу заняться оснасткой брига и вступить в спор с парусных дел мастером, она возникла за его плечом и, кротко опустив голову, твёрдым голосом поставила всё на свои места. Она готова была бродить по городу до глубокой ночи, но старые суставы старпома уже к закату ныли о долгом отдыхе. Растянувшись у костра на пляже, Джошами Гиббс слегка улыбался и сквозь прищур наблюдал за застывшей подобно изваянию Жемчужиной: она стояла у кромки воды, провожая взглядом уходящее солнце. Отчего-то в тот момент на душе у старпома потеплело, он глянул в кружку, потом в костёр и довольно усмехнулся.
Все следующие дни, что старпом и хранительница провели в городе, «Чёрная Жемчужина», — судя по переполоху на её борту и в ближайших тавернах, — готовилась покинуть гавань. И ни старпом, ни хранительница за все дни так и не задержали на ней взгляда дольше, чем на иных кораблях в гавани.
***
Жемчужина резко подорвалась и села, впиваясь пальцами в холодный песок. Её взгляд устремился в ночную тьму и дальше, сквозь неё, тщетно пытаясь уловить то, что глазу было не увидеть. Она напряжённо замерла, едва дыша.
— Что-то не так, — быстро проговорила Жемчужина, не успел Гиббс и рта раскрыть. Старпом покрутил головой и попытался заглянуть в её остекленевшие глаза. — Корабль. Я не чувствую его здесь.
Мистер Гиббс глянул через плечо туда, где в ночи скрывалась гавань Тортуги.
— Да не видно его просто в темноте, — неуверенно проговорил он. — Судя по слухам, Джек отплывать ещё не собирается, не переживай…
Жемчужина покачала головой и обернулась к старпому. Глаза её взбудораженно блестели.
— Корабля здесь нет, — почти прошептала она странным тоном, будто желая, чтобы её слова звучали неправдоподобно.
Джошами Гиббс подался вперёд и тихо спросил:
— А как же ты можешь это чувствовать? Ведь…
— Я не знаю, — растерянно выдохнула Жемчужина. А затем резко вскочила и бросилась к тропе, что вела в город. Мистер Гиббс, чертыхнувшись, припустил следом.
Она впервые за всё своё существование бежала так быстро. Она вообще впервые бежала. Босыми ногами по пыльной тропе, по покрытым росой жёстким стеблям травы. В её волосах запутались светлячки, мерцая, но будто и не пытаясь выбраться, оттого казалось, что в смольных локонах поблёскивают самоцветы. Едва сорвавшись с места, она тут же подумала, не наваждение ли это, злая игра обманчивого разума, что ещё не обучился чувствовать по-человечески, но и не смог забыть, как чувствовать и то, что за гранью человеческого. Её встревожило что-то такое же странное и неосязаемое, как её первый сон, и можно ли было этому доверять?
Жемчужина легко взбежала на холм, и ночной бриз тут же бросился ей в объятья. В гавани дрожал тщедушный огонёк у пристани — одинокий, тусклый, точно беглец с холма, где раскинулись залитые тёплым жёлтым светом улицы Тортуги.
— Фух, пора кончать с такими забегами, — Гиббс едва не сбил с ног замершую Жемчужину. Отерев с лица пот, он прищурился из-под бровей. — Темень, ни черта не видно.
Жемчужина подняла взгляд на укрытое тучами небо. Над морем простёрлась безлунная ночь, погрузив гавань в густую тьму, так что с трудом угадывались силуэты хребтов по её краям. Джошами Гиббс, часто дыша, вопросительно покосился на хранительницу. А она вдруг неровно вдохнула, словно бы зная: «Чёрной Жемчужины» в порту нет.
Не оказалось корабля и в досягаемости подзорных труб, что на рассвете с любопытством уставились на волны: в ночи искать корабль, не отличимый от этой самой ночи, никто и не думал. Гиббс как мог держал язык за зубами, но Тортуга даже молчание превращала в слухи, и довольно скоро в порт заявились не только свидетели, как «Чёрная Жемчужина» буквально не отходя от пристани ушла на дно морское, но и те, кто видел, как корабль покинул порт сразу после заката — и команды там было по пальцам сосчитать.