— Это всего лишь часть. Ты видел меня настоящей однажды, в Тайнике, когда я… Это к лучшему, что ты не помнишь. — Она несмело глянула на капитана и перевела взгляд на море, с которым всегда могла найти общий язык. — Лунный свет покажет, что я теперь на самом деле.
В голове Джека громким набатом звучал её тихий голос. Теперь он знал, что это её голос, её песня, та самая, что она часто напевала в их заключении в Долине Возмездия. Та самая, что ненадолго укрощала агонию его души. Теперь он вспомнил, вспомнил каждый момент, когда слышал этот голос вновь, уже в этом мире, вспомнил, как эта песня поселила в его душе и мыслях сомнения, но оказались они недостаточно сильны, чтобы осмелиться в них поверить.
— Ты злишься на меня? — даже сейчас её всё ещё волновало его мнение.
Да, он злился. Исходил пеной от ярости и ненависти, которые не на кого было обрушить, и оттого они всё с большим остервенением разрывали его изнутри. Всё повторялось, как много лет назад, когда всем назло он шёл напролом с одним лишь «Она будет моей». Что угрозы? Что здравый смысл? Что врождённое чутьё? Он поклялся — ни перед дьяволом, ни перед богом, а перед самим собой и… перед ней. И то был первый раз, когда он решил свято следовать клятве до конца. И каждый шрам, каждая потеря стоила того момента триумфа, когда, покорно повинуясь его руке, «Распутная девка» уходила прочь из гавани — только его. В этом моменте он отчаянно желал спастись потом, когда его корабль полыхал и бессмысленно шёл на дно. Годы нескончаемой погони, чтобы рождённая из пепла «Чёрная Жемчужина» — стала его. Уже одержимостью, а не просто кораблём. И чтобы снова пришлось платить по счетам. Он снова пренебрёг правилами, привык, что закон создан для того, чтобы его нарушать. Научил этому и её. И вместо триумфа ему достался гнев. Она его не заслужила. А был ли смысл ненавидеть самого себя? Теперь?
Джек протолкнул ставший поперёк горла ком и, чуть вздёрнув подбородок, заметил с мягким возмущением:
— Прощаешься с кораблём, но не с его капитаном.
Её глаза заблестели звёздами в ночном небе. Она подняла на него светлый взгляд.
— Я не знаю, что тебе сказать, мой капитан. Когда я думаю о тебе, я не могу понять своих мыслей и… — она запнулась и приложила руки к груди, — того, что здесь. Своих… чувств. Их слишком много. Я не знаю, как это сказать, — её голос дрогнул от беспомощности.
В иной ситуации Джек Воробей бы ехидно фыркнул, но сейчас лишь дёрнул губами в обманчивой улыбке. Кто-то внутри него хотел тут же отозваться: «Я тоже». Кто-то, кого пиратский капитан боялся понять. Этот кто-то твердил ещё более несусветную чушь: что капитан Джек Воробей, в котором достаёт упорства и который не привык отступать, должен смириться прямо сейчас и не тратить драгоценное время на очередное спасение. Джек всё же ехидно фыркнул, правда, про себя.
Карий взгляд поднялся по утлегарю к верхней шкаторине паруса и заставил капитана поморщиться: солнечный диск коснулся горизонта.
— А что ты говоришь кораблю?
Жемчужина смущённо улыбнулась и ласково провела рукой по стволу мачты.
— Я просто хочу, чтобы он вечно стремился к горизонту как ныне, так и впредь. Чтобы бриз наполнял паруса, чтобы не смолкали волны за бортом, чтобы ни одна гавань, ни один берег не держали его, чтобы ты всегда был его капитаном и… чтобы больше не было жертв.
— Кроме одной последней? — вскипел Воробей. Жемчужина тут же обернулась. — Постой… — Джек взмахнул рукой, прищуриваясь. — Что-то не сходится. С чего вдруг «твоя последняя луна»? — Он перебрал пальцами, попутно перебирая в голове даты. — Срок тринадцатой луны ещё не скоро.
В эту минуту Джек Воробей как никогда готов был спорить — и с ней, и с Калипсо, да хоть с самим Дьяволом, но на деле спорил с собой: с тем же Джеком, который когда-то решил, что покинуть собственный корабль после битвы — хорошая затея.
Взгляд Жемчужины потускнел. Воробей поймал вдруг себя на неуместной мысли: сейчас он может спросить её о чём угодно, попросить доверить любой секрет или тайну моря, и она покорно расскажет, ведь, похоже, иного момента не представится.
— То была не единственная моя сделка с Джонсом. — Джек невольно отступил; с языка сорвалось неслышное: «Чтоб тебя!..». Жемчужина сцепила руки спереди, пальцы нервно переплелись, взгляд упёрся в перевязь на груди Воробья. — Перед битвой с «Летучим Голландцем» я заключила с ним пари: если мы победим, я стану свободной. Морские сделки непреложны: пусть Джонс не успел сам исполнить данное слово, мне оставалось лишь признать свою победу. И я… струсила. — Она задержала дыхание на несколько секунд. — И не сделала этого. А затем… — Она метнулась к Джеку, он даже встрепенулся, чтобы её поймать. — Затем ты заставил меня выйти той ночью! — Её сверкающий взгляд Воробья совершенно обескуражил, но кэп всё равно самодовольно вскинул брови. Жемчужина приподняла плечо. — Покидая кубрик, я смирилась, что это будет последнее моё исполнение долга, и мне было довольно того, что я помогу кораблю и его капитану. — Она смущённо улыбнулась, взглянула на него сквозь ресницы. — Той ночью, Джек, ты заставил меня обрести свободу, — на одном дыхании выговорила Жемчужина. Воробей моргнул, приподнимая губу: в его голове никак не вязались вместе слова «заставил» и «свобода», как и её страх и радость той ночью. Она испугалась свободы. Капитана Джека Воробья подобный страх, что порой подбирался ближе и коварно шептал на ухо, лишь раззадоривал — скорее пускаться в путь в новый день или в новые воды. — Быть может, — прервала повисшее молчание Жемчужина, — проклятье луны удержало бы меня здесь чуть дольше, но, — она склонила голову набок, — лучше оставаться по доброй воле, чем в цепях.
Джек подавился сухой усмешкой, а глаз, как назло, зацепился за шрамы на её плече. Скрипнули зубы.
— Почему же ты ничего не сказала? — Он в упор уставился на неё серьёзным взглядом, отчаянно надеясь, что ответ не окажется глупостью, какой-нибудь мелочью, которую бы ничего не стоило исправить.
— Ты бы всё равно ничего не смог поделать, — покачала головой Жемчужина. — Такова воля Моря. — Капитан обречённо вздохнул и злобно зыркнул на лазурные воды. — Даже когда я стала человеком, Море хранило меня. Чтобы продолжать быть хранительницей корабля, я черпала его силы, что оставались во мне… и даже когда их не стало. Но беря — отдаёшь. И с каждым разом всё больше. Голос во мне твердил, что глупо взывать к Глубинам, но здесь, — она прижала ладони к груди, — было что-то, из-за чего я не могла поступить иначе. — Она подняла взгляд на Джека: всё ещё сверкающий любопытством, но уже спокойный. — Это значит — быть человеком, да?
Воробей неохотно кивнул, его глаза чуть прищурились от мелькнувшей улыбки.
— Верно, — выдохнул он. — Иногда люди совершают, на первый взгляд, глупые поступки. — Его тёплый взгляд скользнул к Жемчужине, с отточенной быстротой обрисовал её силуэт. — Когда на кону самое ценное, что у них есть.
— Но я не жалею, — с горделивой уверенностью заявила она, её губы скрасила спокойная улыбка. — Корабль — всё, чем я была и чем желала быть. Без тебя я всего лишь пепел. — Джек подавился воздухом и тут же принялся сосредоточенно чесать подбородок, собрав брови у переносицы. — Я увидела твой мир и прожила иную жизнь, ту, которой у меня не могло, не должно было быть, а у всего есть цена.
Жемчужина слегка повернула голову к морю. Солнце ярко подсвечивало её совсем человеческие глаза, на иссиня-чёрной радужке плескалось золото заката. Джек невольно залюбовался и даже испустил какой-то странный выдох — почему-то лёгкий, никак не под стать тому, что поднималось в душе.
— Знаешь, мне нравится быть капитаном. А без тебя — я всего лишь Джек Воробей.
Она быстро обернулась, ветер взбил её длинные локоны, и на миг за её спиной будто вспорхнули крылья. Большие глаза взглянули на Джека со смятением. Ему и самому было неуютно от подобных откровенностей: ни с одной женщиной прежде он не позволял себе такого, даже будучи пьяным, а сейчас он не выпил и капли рома.