— Идём, старик, — прошептал он, обхватывая товарища за талию. — Вытащим тебя отсюда.
Они двинулись, медленно, ковыляя, как два израненных солдата, покидающих поле боя, которое им не удалось отстоять. Каждый шаг давался Лу Синю с мукой, он ковылял, почти волоча ноги. Ван, напрягая все силы, вёл его, огибая груды обломков и стараясь не смотреть на страдания в глазах того, кого всегда считал несокрушимым.
Это было шествие не победителей, а побеждённых. Один — физически истерзанный, едва живой. Другой — подавленный видом страданий товарища и масштабом произошедшего ужаса. И над ними обоями витала тень той невысказанной тайны, того демонического облика, который Ван видел лишь краем глаза, но который навсегда изменил его представление о молчаливом напарнике. Но сейчас это не имело значения. Сейчас важно было просто донести.
Мысли Лу Синя были тягучими и мутными, как дым, застилающий глаза после пожара. Каждая частица сознания кричала от боли — не столько от физических ран, что пылали на его теле огнём, сколько от раны в самой глубине души.
Она увидела. Она узнала.
Этот приговор звучал в нём громче змеиного шипа, оглушительнее грома битвы. Он спас её. Отверз свою истинную сущность, ту, что скрывал годами, ту, что ненавидел сам. Выпустил на волю демона, чтобы сразиться с другим демоном. И в этот самый миг, в миг своей величайшей победы, он потерпел сокрушительное поражение.
Я оттолкнул её. Навсегда.
Её лицо, искажённое ужасом и отвращением, стояло перед ним ярче, чем образ девятиглавого змея. Её крик: «Не подходи ко мне!» — звенел в ушах, заглушая всё. Это был не просто страх. Это было узнавание. Она видела в нём не спасителя, а монстра.
Ирония судьбы была горче самой жёлчи. Он, Цан Синь, последний принц падшей династии, чья жизнь была посвящена мести роду Тан, только что что силой этого самого проклятого наследия спас жизнь той, кого должен был ненавидеть. И ту, кого… кого он…
Мысль оборвалась, не в силах сформулировать то чувство, что разрывало ему грудь изнутри.
Я потерял её.
Он чувствовал тяжесть Широнга, поддерживающего его, слышал его сдержанное, встревоженное дыхание. Но это было где-то далеко. Он был полностью погребён под тяжестью собственного откровения. Стена, которую он так тщательно выстраивал между своей миссией мстителя и зарождающимся чувством к ней, рухнула, похоронив под обломками всё. Теперь между ними лежала не пропасть недоговорённостей, а бездна настоящего, неподдельного ужаса и ненависти.
Она никогда не посмотрит на меня снова без страха. Никогда не улыбнётся. Никогда не доверится.
Он позволил вести себя, почти не чувствуя тела, механически переставляя ноги. Внутри же бушевала тихая, всесокрушающая буря. Он спас её жизнь. И в тот же миг убил всё, что могло быть между ними. Это была болезненная победа, оплаченная ценой его собственной, едва зародившейся надежды на что-то большее, чем месть. И теперь он был пуст. Пуст, как выжженная пустошь, где остались лишь боль, пепел и ледяное одиночество.
Глава 61
Каждый скрип кареты впереди, каждый стук её колёс по неровному булыжнику отдавался в Лу Сине не в физических ранах — они лишь тупо ныли, — а в самой глубине его существа. Глубокая, рваная рана, которую нанесла не когтистая лапа Сянлю, а её взгляд. Её тихий, полный леденящего ужаса крик: «Не подходи ко мне!»
Воспоминание о том, как она отпрянула, жгло его изнутри куда сильнее любого демонического пламени. Он видел это снова и снова, зацикленно, как проклятие: её бледное, как полотно, лицо, предательская дрожь в изящных пальцах, немой вопрос в глазах, который сменился чистым, животным страхом. Она увидела. Узнала. И этот страстный, отчаянный поцелуй, что случился за мгновение до кошмара, теперь казался не счастливым началом чего-то нового, а жестокой, циничной насмешкой судьбы. Он словно чувствовал, что это будет конец. Сладость её губ на его устах сменилась горечью самого смертельного яда в его сердце. Он позволил себе надеяться. Всего на миг. Один единственный, украденный у реальности миг. И этот миг обернулся вечностью боли.
Она боится меня, — эта мысль впивалась в его мозг, как раскалённая спица. Видит во мне монстра. Тварь. Убийцу. А ведь он только что спас её. Бросился под удар, не раздумывая ни секунды. Показал свою истинную, проклятую суть не для того, чтобы напугать, а чтобы защитить. И получил в награду её отвращение и панику.