Но после очередного тревожного шёпота Сяо Вэй, после её слов, полных слёз и отчаяния: «Она совсем плоха, не говорит, отказывается от помощи лекаря и кажется… почти не видит…», — в нём что-то окончательно надломилось. Лёд отчаяния треснул, обнажив дикий, животный страх — страх потерять её окончательно и бесповоротно. Этот страх пересилил всё: его собственную гордость, боль от её отторжения, ужас перед тем, что он увидит в её глазах.
Холодная, отчаянная решимость, острая, как лезвие, сомкнулась в его груди. Он выпрямился, и в его потухших глазах вновь вспыхнул огонь — не ярости, а железной воли.
Этой ночью, — пообещал он самому себе, и мысль эта прозвучала как клятва, скреплённая его собственной кровью. Я должен её увидеть. Я должен знать. Даже если её взгляд добьёт меня окончательно.
Неделя для Тан Лань не была временем упадка. Это было время тихой, яростной, безжалостной войны. Войны с самой собой.
Она сознательно истязала своё тело, это хрупкое, изнеженный сосуд принцессы, обращая всю свою боль, весь гнев, всю ярость — направленную не на Лу Синя, а на собственную беспомощность, на жестокую насмешку судьбы — внутрь. Это был опасный, самоубийственный путь культиватора, идущего против основ, но единственный, который мог дать ей силу быстро. Слишком быстро.
Она понимала корень проблемы. Тело Тан Лань было слабым, его меридианы — тонкими и нетронутыми практикой. Душа Снежи была сильной, но чужеродной, её воля сталкивалась с ограничениями плоти, как буря с хрупкой лодкой. Диссонанс двух жизней, пропасть между душой и сосудом — вот что мешало ци течь свободно. Но нефритовый феникс на её груди, артефакт, что связал их, был ключом. Мостом. Проводником, который мог усмирить этот конфликт.
И она использовала его, как молот.
Лишение. Она отказывала телу в еде. Подносы с изысканными яствами стояли нетронутыми. Голод становился постоянным, грызущим спутником, но она приветствовала его. Голод затачивал сознание, отделял его от потребностей плоти. Она отказывала телу во сне. Когда веки слипались от изнеможения, она вставала и начинала комплекс форм — резких, ломающих, не предназначенных для этого тела. Мышечная боль, головокружение, дрожь в коленях — всё это было лишь топливом для её решимости.
Слепота и Глухота. Она завязывала глаза плотной тканью, закладывала уши воском. Её мир сужался до темноты и звенящей тишины. Затем она начинала двигаться по комнате. Медленно, шаг за шагом, натыкаясь на мебель, падая, поднимаясь. Она не пыталась видеть или слышать — она пыталась чувствовать. Протягивала свою волю, своё сознание, как щупальца, заставляя ци вибрировать в воздухе, улавливая очертания предметов по малейшим изменениям энергии, по слабым потокам воздуха. Это было мучительно трудно. Голова раскалывалась от напряжения.
Боль. Горький, металлический привкус крови во рту стал привычным. Она прикусывала губу до крови, чтобы не закричать от разочарования, когда тело не слушалось, когда ци застревала, не в силах пройти по узким каналам. Она сплёвывала алую слюну на пол и снова сосредотачивалась, её воля была острее и жёстче любого заточенного клинка.
Она не просто тренировалась. Она ломала. Ломала изнеженное тело Тан Лань, заставляя его гнуться под волей Снежи. Ломала старые привычки Снежи, заставляя их умещаться в ограничения нового сосуда. Она стирала границы между ними, сплавляя болью и яростью в нечто новое, более сильное, более острое.
Это была алхимия отчаяния и гнева. И в горниле этой боли рождалась новая сущность — не просто Тан Лань и не просто Снежа, а воин, готовый на всё.
Она сплетала тело и душу воедино, связывая их тончайшими, но невероятно прочными нитями ци. Всё остальное в этом мире померкло, утратило значение. Дворцовые интриги, склочные сёстры, мелкие демоны и цзянши — всё это было лишь фоновым шумом, недостойным её внимания. Осталась лишь одна, выжженная в сознании цель — уничтожить Владыку Демонов, пока он не обрёл свою полную силу и власть. Пока не покалечил этот мир так же, как её собственный. Пока не убил тех, кого она когда-то называла соклановцами.
Мир Снежи был давно погружён в хаос. Войны людей, охваченных шепотом демонов, отравленные реки, выжженные поля. Мир катился в пропасть, а она, юная и наивная, отказывалась в это верить, пока не столкнулась с ним лицом к лицу… с Владыкой. Его алые глаза, полные холодной, бездушной мощи, стали её последним воспоминанием о том мире.