Он помнил, как она замерла, не отталкивая его, но и не отвечая. Её глаза, широко раскрытые, смотрели на него с таким изумлением, что в нём не было ни страха, ни отвращения. Была лишь тихая, всепоглощающая растерянность.
И сейчас, стоя на вершине власти, с короной на голове, он снова ощутил тот вкус на своих губах. Призрачный, неуловимый. И вместе с ним нахлынула волна чувств, таких чуждых, что его сердце сжалось в комок.
Он сжал веки, пытаясь прогнать наваждение. Но картина была ярче и реальнее, чем всё, что происходило вокруг. Фонари, её тёплые губы, тишина между ними, нарушаемая лишь праздничным гомоном где-то вдали.
И он понял, что его охота — это не только желание найти ответ. Это отчаянная, безумная попытка вернуть тот миг. Обрести его снова, даже если для этого придётся перевернуть всю империю.
Глава 82
После нескольких дней изнурительной ходьбы, когда ноги стёрты в кровь, а спина ноет от усталости, удача — в виде вонючей, скрипучей телеги — наконец улыбнулась им. Вернее, это была не удача, а отчаяние. Телега, запряжённая тощей, флегматичной лошадью, перевозила груз сушёной рыбы. Запах был настолько ядрёным и всепроникающим, что от него слезились глаза. Возница, угрюмый старик с лицом, как у вяленой дыни, за небольшой медяк (их последний) согласился подвезти трёх «сестричек» до следующей деревни. Телега была забита мешками, и единственное относительно свободное место находилось на узкой скамье рядом с возницей.
— Я сяду спереди! — тут же заявила Мэйлинь (Ся Янь), пытаясь взобраться на подножку. — Меня укачивает, мне нужен воздух!
— Воздух? — фыркнула Сяофэн (Линь Ваньюэ), цепляясь за край телеги. — Там пахнет ещё сильнее! А я старше, мне положено сидеть спереди!
— Старше? Значит, кости ломкие, вот и устраивайся на мешках, как старая перина! — огрызнулась Мэйлинь.
Телега тронулась, подпрыгивая на каждой кочке. Путешествие превратилось в пытку.
— Ой! — вскрикивала Мэйлинь спереди после каждого ухаба. — Ты не мог бы объезжать ямы? Я не мешок с рыбой!
Возница что-то неразборчиво пробурчал в ответ, явно не стесняясь в выражениях.
Сзади Сяофэн ёрзала, пытаясь найти удобное положение.
— Здесь что-то колется, — жаловалась она Лань. — И кажется, в этом мешке кто-то живёт. Я слышу шевеление.
— Это, наверное, черви, — безразлично ответила Лань, глядя на проплывающие мимо поля. — Или тараканы. Не обращай внимания. Сяофэн посмотрела сестру глазами с монеты.
Наступила временная тишина, нарушаемая лишь скрипом колёс, фырканьем лошади и отчаянными попытками сестёр не дышать полной грудью. Они ехали, трясясь на ухабах, в облаке рыбного смрада, три бывшие принцессы, которых судьба закинула в самое унизительное и комичное приключение их жизни. И даже Лань, обычно невозмутимая, с тоской думала, что пешая ходьба, возможно, была бы предпочтительнее.
Кабинет императора Цан Синя был погружён в тишину, нарушаемую лишь треском дров в камине. Император стоял у окна, его взгляд был устремлен в ночь, но видел не звёзды, а пыльные дороги, убегающие от столицы.
Дверь отворилась с тихим скрипом — пропуск был лишь у одного человека. В проёме возникла мощная, но теперь подтянутая фигура Ван Широнга. Некогда поколеченный страж Тан Лань преобразился. В его глазах, всегда добрых, теперь читалась не только преданность, но и твёрдая уверенность воина, нашедшего своего истинного господина. Он был одним из немногих, кто знал правду о Цан Сине с самого начала, чья верность прошла проверку страхом и предательством.
— Ваше Величество, — голос Ван Широнга был тише и глубже, чем раньше, но в нём сохранились отзвуки прежней искренности. — Есть новости. От наших людей на рынке.
Цан Синь медленно обернулся. Его лицо, обычно застывшее в маске холодной власти, смягчилось при виде старого знакомого. Ван Широнг был живым напоминанием о другой жизни, о тех днях, когда он притворялся кем-то иным.
— Говори, старый друг, — тихо произнёс император.
Ван Широнг сделал шаг вперёд.
— Один из торговцев, тот, что вялеными кальмарами торгует, видел трёх… гм… странных парней. Совсем молодых. Лица не разглядел, но голоса, говорит, писклявые, как у недоростков. И вели себя нервно, всё оглядывались. И самое главное — вышли они из города по старой дороге, что на Аньцюань ведёт!
Он закончил доклад и смотрел на императора не с ожиданием награды, а с понимающим взглядом. Он знал, кого они ищут на самом деле.
Цан Синь несколько секунд молча смотрел на него, его мозг, занятый государственными делами, медленно переключался. Три парня. Писклявые голоса. Дорога на Аньцюань… И вдруг — словно вспышка. Его взгляд прояснился, а на губах появилась редкая, почти что мальчишеская ухмылка. В этом выражении было что-то от того самого «Лу Синя», которым он когда-то притворялся.