Падение. Глухой, унизительно громкий стук о землю. Гробовая тишина, в которой был слышен лишь шелест опадающих листов деревьев.
И потом… её смех. Искренний. Смущённый. Беззлобный. Звук, который резанул слух своей неестественностью в этом месте.
Он бросился вперёд, на колени, по привычке, выдрессированной годами страха и ненависти к этой женщине. Ждал удара. Плетья оскорблений, обвинений в нерадивости. А получил… смех. И лёгкое, почти дружеское «прости, сестрица». От той, кто никогда ни у кого не просила прощения.
Кто ты? — этот вопрос, тихий и навязчивый, выжигал ему изнутри всё чаще, чем сама мысль о мести. — Что ты?
Его план, выстроенный с ювелирной точностью, трещал по швам. Он хотел использовать её высокомерие, её жадность до власти, её вечную, неутолённую обиду на отца. Он хотел стать её тенью, её самым верным и незаметным псом, чтобы в самый нужный момент вонзить отравленный нож в спину ей и всему её проклятому роду.
Но как использовать ту, кому стало безразлично её наследие? Ту, кто смеётся, падая на траву перед лицом врага? Ту, кто, кажется, искренне не помнит своих прошлых злодеяний?
Они все должны заплатить. Император. Императрица. Их дочь. И она. Особенно она.
Но… мстить кому? Той, что была? Но той больше нет. Этой… новой, странной, непредсказуемой? Но она не виновата. Она не помнит. Она — чистый лист, на котором ещё не написано ни одного злого слова.
В голове зародилась новая, безумная мысль, от которой кровь стыла в жилах: а что, если заставить её вспомнить? Вернуть ту, прежнюю, надменную и жестокую Тан Лань? Чтобы его месть наконец обрела вкус, смысл? Чтобы она поняла, осознала, за что именно умирает? Чтобы в её глазах, перед самым концом, мелькнул не страх, а осознание всей глубины её падения?
Но как? Угрозами? Пытками? Напомнить ей о его матери, растоптанной под колёсами её каприза? Выцарапать память из её мозга силой?
Он шёл за ней по садовой дорожке назад, в её покои, и чувствовал, как твёрдая почва уходит у него из-под ног. Его ненависть никуда не делась. Она пылала в груди, как и раньше, раскалённым шаром ярости. Но теперь она металась в клетке из собственного недоумения, не находя выхода, не видя цели.
Он хотел уничтожить глиняного дракона — гордого, надменного, покрытого позолотой лжи. А перед ним оказалось…что-то другое. Хрупкое. Непредсказуемое. Странное. И от этого — в тысячу раз опасное. Не для империи. Нет. Для него. Для его рассудка. Для его мести. Она рушила всё, даже не пытаясь. Просто… будучи собой. Кем бы она ни была.
Глава 14
Покои императрицы Линьфэй (麟妃) — были не просто комнатами. Они были воплощением утончённой, душной, почти театральной роскоши. Воздух здесь был густым и приторно-сладким от аромата дорогих, экзотических благовоний, дымящих в золотых курильницах. Но этот запах был не для услады. Он был ширмой, тяжёлым занавесом, призванным маскировать другие, более острые и знакомые запахи— всепроникающий запах власти, едкий смрад страха и терпкий дух готовящихся интриг.
Сама императрица восседала на низком, изысканном ложе из тёмного сандала, инкрустированного пластинами прохладного нефрита. Её пальцы с длинными, острыми золотыми накладками — не украшение, а оружие — лениво, почти скучающе перебирали чётки из идеально отполированного чёрного жемчуга. Каждое движение было отточенным, медлительным, полным сознания собственного неоспоримого превосходства.
Цуй Хуа стояла на коленях в нескольких шагах от неё, прижавшись лбом к прохладному, отполированному полу из чёрного мрамора. Она дрожала, как осиновый лист на ветру, прекрасно понимая, что её вызвали в самое сердце змеиного гнезда отнюдь не для пустой болтовни или комплиментов. Каждая секунда в этой комнате казалась вечностью под взглядом хищной птицы.
— Ну что же, моя маленькая птичка, — голос Линьфэй прозвучал тихо, обволакивающе. Он был мягким, как самый дорогой шёлк, и в то же время острым, как отточенное лезвие, готовое вонзиться в самое горло. — Говори. Что за странный ветер подул в покоях моей… старшей дочери? До меня доходят такие… занимательные слухи.
Цуй Хуа вздрогнула и, не поднимая головы, затараторила, торопясь выложить всё, словно от скорости её речи зависела её жизнь. Что, возможно, было недалеко от истины.