Она, наученная горьким опытом, на сей раз подошла к делу с некой долой стратегии. Отмерила несколько шагов назад, чтобы обеспечить себе пространство для разбега. Мысленно настроилась, закрыв глаза, представив, как в её сознание хлынет долгожданный, кристально чистый поток забытых знаний, а не обрывки и намёки. Она даже несколько раз размашисто помахала руками, как делала перед схваткой в прошлой жизни, чтобы разогнать кровь и придать себе уверенности, и пару раз подпрыгнула на месте — жест, абсолютно немыслимый для изнеженной Тан Лань и совершенно естественный для бойкой Снежи.
И… ринулась вперёд.
Небольшой, но решительный рывок. Последний шаг, толчок — и удар.
Глухой, выразительный стук лба о твёрдое, непреклонное дерево прозвучал в ночной тишине покоев куда громче и сокрушительнее, чем ей хотелось бы. Казалось, сама комната ахнула от такой наглости.
На этот раз боль была острее, ярче, осознаннее. В висках застучали молоточки, а перед глазами посыпались не искры, а целые фейерверки. Она отшатнулась, пошатнулась, потеряв равновесие, и грузно, совсем не изящно, опустилась на пол, схватившись за голову обеими руками. Золотые звёзды плясали в её глазах, перемешиваясь с сомнениями в целесообразности выбранного метода познания.
В ушах оглушительно зазвенело, будто в них ударили в колокол. Сознание поплыло, уходя в мучительный туман. Но сквозь боль и нарастающую тошноту что-то щёлкнуло — не громко, но с той самой роковой окончательностью, с какой срабатывает ловушка.
Это был не образ. Не чёткое воспоминание. А… ощущение, физическое и пугающе реальное.
Холодная, влажная каменная стена под кончиками пальцев. Голос, низкий, полный сдержанной ненависти и ледяного презрения, доносящийся из темноты: «…и тогда твой отец познает настоящее горе. Начнём с его не любимой игрушки…» Лу Синь? «Умереть слишком простое наказание для тебя…»
…И тут картина сменилась. Она, Тан Лань, стоит в том же саду, но деревья одеты в сочную летнюю зелень. Перед ней — не страж Лу Синь. Перед ней уже её средняя сестра, Тан Сяофэн.
Но это не та робкая, жеманная девочка, что обычно щебетала о погоде и нарядах. Лицо Сяофэн искажено не детской обидой, а взрослой, ядовитой, выдержанной злобой. Её глаза, обычно притворно-невинные, сужены в щёлочки, а губы изогнуты в жестокой, торжествующей усмешке.
— Ты всегда так думала, да, сестрица? — голос Сяофэн шипящий, пропитанный презрением, как ядом. — Что ты лучше только потому, что твоя мать носила корону, а моя была всего лишь наложницей? Что ты имеешь право на всё, а я должна довольствоваться твоими объедками?
Тан Лань в воспоминании холодна и непробиваемо надменна, её лицо — безупречная маска высокомерия.
— Это не мнение, сестра, это факт. Ты — напоминание о слабости нашего отца. Пятно на репутации династии. И не забывай своего места.
Сяофэн закипает ещё сильнее. В её руке — изящный нефритовый веер, и она сжимает его так, что тонкие пластинки угрожающе трещат.
— Моё место? Моё место будет там, куда я его поставлю! Ты — старая, нежеланная никем дева. Ты кончишь свою жалкую жизнь в одиночестве в этих позолоченных стенах, в то время как я… я заберу всё, что ты когда-либо могла бы иметь. Всё! И начну с твоего жалкого титула наследницы. Он будет моим. Я сделаю так, что отец сам отдаст его мне. А потом… потом мы посмотрим.
Она делает шаг вперёд, и её шёпот становится ледяным и обжигающим, как удар хлыста.
— Я сделаю так, что ты будешь ползать у моих ног и молить о пощаде. И я не подам тебе её. Никогда.
Воспоминание обрывается резко, не оставляя ясности в том, что ответила Тан Лань. Остаётся лишь выжженный сетчатку образ — полное чистой, незамутнённой ненависти лицо Сяовэй и давящее чувство ледяного, пророческого зла, исходящего от неё.
И новое воспоминание, не образ… запах. Слабый, но узнаваемый, пробивающийся сквозь сырость. Запах дорогих, экзотических духов, которые она уловила сегодня в тронном зале. Лязг меча и удар в грудь, вставшей на пути оружия Сяо Вэй.
Снежа сидела на холодном полу, прислонившись спиной к кровати, сжимая раскалывающуюся голову. Боль была адской, пульсирующей. Но сквозь слёзы, выступившие от боли, в её глазах горел новый, ясный и холодный огонь понимания.
Мне не показалось, Лу Синь меня не выносит, сестра так люто ненавидит.
Она узнала, к кому обращались те угрозы в темноте. И этого одного осознания было достаточно, чтобы леденящий, всепоглощающий ужас окончательно сменил прежнюю растерянность.