— Ну, видела и видела, — быстро, почти невпопад, ответила она. — Уйди, Цуй Хуа, не мешай. — Она замахала руками, словно отгоняя надоедливую муху, всем видом показывая, что служанка должна немедленно испариться.
Цуй Хуа отступила, сражённая. Её блестящий план дал трещину. Госпожа, вопреки всем ожиданиям, не ринулась в покои с криками о воровстве. Это было странно и неправильно! Всего пару месяцев назад она устроила разнос на полдворца из-за того, что кто-то осмелился переложить книгу на её столике.
Подавив вздох разочарования, Цуй Хуа послушно ретировалась.
Тан Лань, переведя дух, снова на цыпочках, с преувеличенной осторожностью, подкралась к углу и заглянула за него. Но порожки были пусты. Лепешка валялась на земле, но самого стража и след простыл.
Куда же он…
— Вы меня ищете, госпожа? — раздался низкий, знакомый голос прямо позади неё.
Тан Лань вздрогнула так, что чуть не подпрыгнула на месте. Медленно, очень медленно она обернулась. Прямо перед ней, невозмутимый и бесшумный, как сама тень, стоял Лу Синь. Его лицо было невозмутимо, но в глубине глаз, казалось, плескалась тёмная усмешка.
— А-ха-хах… — напряжённо, с визгливой нотой выдавила из себя Тан Лань, и звук этот был так же естественен и изящен, как крик напуганной совы. Её улыбка больше походила на гримасу лёгкой паники.
— Я вам… для чего-то срочно понадобился, госпожа? — его голос был ровным, почти бесстрастным, но в самой его интонации сквозила тень едва уловимого, колкого любопытства.
Девушка замялась, её взгляд метнулся по сторонам в поисках вдохновения или хоть какого-то правдоподобного предлога. Потом она вдруг выпрямилась в струнку, подняв подбородок с видом оскорблённого достоинства, пытаясь прикрыть смущение напускной высокомерностью.
— Да, знаешь… — начала она, стараясь, чтобы голос звучал томно и свысока, но на середине фразы он всё же дрогнул. — … Страшно вдруг стало. Тебя нет… Непривычно.
Он не моргнул и глазом. Лишь слегка склонил голову.
— Простите, госпожа, что осмелился оставить вас без присмотра даже на мгновение, — произнёс он с мёртвой, почти издевательской почтительностью. — Такое непростительное упущение более не повторится. Отныне я буду принимать пищу исключительно тогда, когда вы уже будете благополучно ложиться спать. Или, быть может, вовсе откажусь от неё, дабы не отвлекаться от столь важной миссии.
В его словах не было ни капли искренности — лишь идеально отточенная, сухая формальность, которая звучала куда насмешливее любого открытого сарказма. Он словно предлагал ей самой осознать всю абсурдность её же собственной тревоги.
Тан Лань нервно хикнула — звук, средний между приступом астмы и попыткой завести моторчик старой машины.
— Я не это имела в виду, — выдавила она из себя, чувствуя, как жар стыда снова заполняет её щёки.
Лу Синь молча сверлил её взглядом из-под шлема. Казалось, он мог разглядывать трещины в её душе с таким же успехом, как и трещины в каменной кладке.
— Давай… вместе попьём чай? — вдруг выпалила девушка, отчаянно пытаясь заполнить тягостную паузу хоть чем-то. — У… у меня есть печенье… с жасмином. — Последние слова прозвучали так, будто она предлагала ему не лакомство, а украденные драгоценности короны.
На это неожиданное, граничащее с ересью предложение, Лу Синь отреагировал так, будто его легонько ткнули током. Он не дрогнул, но одна его идеально очерченная бровь медленно поползла вверх, выражая бездну немого вопроса и лёгкого, почти отеческого укора. Его взгляд говорил яснее любых слов: «Вы вообще в своём уме?»
— Слуге недопустимо разделять трапезу с госпожой, — отрезал он сухо, и в его голосе прозвучала сталь вековых устоев и воинского устава.
— Ну да… — разочарованно, почти обречённо прошептала Тан Лань, ощущая, как её гениальный план по налаживанию отношений рушится в прах. Она беспомощно развернулась и побрела вдоль садовой дорожки к ближайшей лавочке, чувствуя себя полнейшим идиотом. Сзади её наверняка сопровождал всё тот же тяжёлый, невыносимо красноречивый взгляд, который, казалось, прожигал дыру в её спине.
Простое предложение о чае прозвучало в его сознании как взрыв заклинания, на мгновение парализовав все привычные схемы мышления. Его внутренний мир, выстроенный на строгой иерархии и железной дисциплине, дал заметную трещину.
Его мозг, заточенный на анализ угроз и расчёт движений противника, беспомощно буксовал. Почему? Этот вопрос грохотал в нем громче любого боевого клича. Утончённое унижение, где ему дадут попробовать крошку с её стола, чтобы потом напомнить о его месте?