Этот простой, бытовой порыв противоречил всему, что составляло фундамент его мира. Всему, что он знал о знати, о извращённой механике двора, о самой природе власти, которая зиждилась на безразличии. В его вселенной, выстроенной на обломках собственного горя, господа не замечали, как синеют пальцы у слуг на зимнем ветру. Они не видели, как стынут на посту стражи, не ощущали ледяного сквозняка в неухоженных каморках прислуги. Господа покупали себе шелка и соболиные манто, а слуги довольствовались тем, что перешивали прошлогоднюю поношенную вату. Власть приказывала, а те, кто был внизу, — дрожали. И дрожали они не только от страха перед наказанием, но и от пронизывающего, физического холода, который был такой же неотъемлемой частью их существования, как и покорность.
Но приказ, каким бы абсурдным он ни был, оставался приказом. Дисциплина, вбитая в него годами службы, оказалась сильнее смятения. Медленно, почти механически, всё ещё переваривая немыслимую абсурдность ситуации, он сделал шаг. Затем другой. Его сапоги глухо стучали по промёрзшему камню мостовой, пока он следовал за своей госпожой, которая, похоже, твёрдо вознамерилась снова перевернуть с ног на голову его мир, все его чёрно-белые категории. И на этот раз — не с помощью демонов, интриг или внезапных ударов головой о мебель, а с помощью самых обыкновенных, тёплых, вязаных шалей. Это было настолько нелепо, что граничило с гениальностью. И самым пугающим было то, что в этом жесте не читалось ни расчёта, ни желания унизить. Читалось лишь… простое человеческое участие.
Торговец тканями, пухлый и расторопный мужчина, чьё лицо привыкло отражать подобострастие и алчную радость при виде знатных клиентов, смотрел на высокородную госпожу с нарастающим, неподдельным недоумением. Его ожидания рушились одно за другим. Она не вступала в изощрённый торг о цене, не щупала с пренебрежением самые дорогие шёлковые полотна, не требовала показать товар, привезённый из самых дальних стран.
Вместо этого она стояла перед его лотком и водила руками в холодном воздухе, словно обнимая невидимых, прозрачных людей. Её движения были странными и загадочными.
— Примерно… вот такого роста, — говорила Тан Лань с сосредоточенным видом, показывая ладонью на уровень своего подбородка. — И пошире в плечах. Основательный такой. — Она нарисовала в воздухе некий мощный контур, явно представляя кого-то весьма солидного. — И ещё две… вот такие, — она тут же обозначила другой, более изящный и хрупкий силуэт, едва заметно очертив его пальцами.
Торговец нервно икнул, сжимая в потных ладонях рулон добротной шерсти. Его быстрый ум лихорадочно перебирал варианты: неужто знатная дама меряет наряды для призраков? Или это какой-то новый, невероятно изысканный способ покупок, неизвестный ему, простому смертному? Может, так аристократы выбирают подарки для невидимых друзей? Он растерянно перевёл взгляд на мрачного стража, стоявшего позади госпожи, в тщетной надежде найти хоть какое-то объяснение в его каменном лице. Но стражник смотрел куда-то вдаль, явно желая оказаться в любой другой точке вселенной, кроме этой.
Лу Синь, стоявший в стороне, в тени развевающегося навеса, наблюдал за этой нелепой пантомимой с каменным лицом, но внутри него бушевала тихая буря. Вид его госпожи, с серьёзным видом обнимающей воздух и измеряющей воображаемых людей, был настолько абсурден, так далёк от всего, что он ассоциировал с холодной, расчётливой принцессой, что вопреки всем защитным механизмам его души, угрюмые, плотно сжатые уголки его губ дрогнули. На его обычно суровом, непроницаемом лице, на мгновение, озарённом тусклым зимним светом, промелькнула тень улыбки. Быстрая, почти неуловимая, как вспышка молнии на горизонте. Он тут же поймал себя на этой измене самому себе, резко отвел взгляд в сторону и с невероятным усилием воли вновь выковал на лице привычную каменную маску, с трудом подавив предательское хмыканье, готовое вырваться наружу. Это непозволительно, — прошипел внутри него голос, привыкший к ненависти и подозрению. Но было уже поздно — щёлкающий, отлаженный механизм его неприязни дал очередной, уже тревожащий своей частотой сбой.