В этот миг месть перестала быть абстрактным понятием. Она стала физической, животной потребностью. Его пальцы сжали рукоять меча так, что сталь, казалось, могла потечь. Каждая клетка его тела кричала о возмездии. Он не просто хотел защитить Тан Лань. Он хотел растерзать Сяофэн. Он хотел, чтобы она почувствовала тот самый ужас и боль, которые довелось испытать его сестре. И эта ярость была страшнее любой ненависти, которую он испытывал прежде, ибо в ней смешались прошлое и настоящее, долг и ярость, жажда защиты и неутолённая жажда мести.
— Лу Синь, — тихо, почти шёпотом позвала его Тан Лань, видя, как всё его тело буквально вибрирует от сдерживаемого, животного гнева. Её голос прозвучал как островок спокойствия в бушующем море его ярости. — Всё кончено. Она ушла.
Он медленно перевёл на неё взгляд. Его глаза, полные непроглядной тьмы и старой, незаживающей боли, встретились с её встревоженными, ищущими понимания. Но в его взгляде не было ответа, не было облегчения. Была лишь безмолвная, выжженная в самой глубине души клятва, произнесённая про себя с железной решимостью:
Она заплатит. Она заплатит за Лу Яо. Они все заплатят за всё.
Но тут же, поверх этой древней ненависти, возникла другая мысль, новая и оттого ещё более властная:
Но сначала… сначала я должен защитить тебя. От них всех. От Сяофэн. От императрицы. От этого проклятого дворца.
Он не произнёс ни слова. Лишь глубже втянул воздух, и его пальцы, сведённые судорогой на рукояти меча, на мгновение разжались. Он не опустил взгляд, не отвёл его. Он просто стоял, погружённый в молчание, которое было красноречивее любых клятв. В этом молчании была вся его боль, вся его ярость и новое, страшное обязательство, которое он только что возложил на себя. Он был её тенью. Её щитом. И месть, которую он так лелеял, должна была подождать.
Глава 34
Тан Лань сидела в глубине внутреннего сада, в тени раскидистой ивы, чьи плакучие ветви скрывали её от посторонних глаз. Она облокотилась локтями о низкий лаковый столик, на котором стоял нетронутый чайник, уже успевший остыть. Её поза, казалось бы, была расслабленной, но предательски качающаяся под столом нога выдавала внутреннюю, напряжённую нервозность, вибрацию тревоги, что исходила из самой глубины её существа.
Теперь Тан Лань была почти уверена. Уверена с леденящей душу ясностью. В озеро её толкнула именно Сяофэн. Разрозненные, обрывочные воспоминания, всплывавшие, как осколки разбитого зеркала, хоть и намекали на присутствие ещё кого-то в тот роковой час, на чей-то неясный силуэт в сумерках, но все остальные улики — ядовитая ненависть сестры, её угрозы, её мотив и её жестокий, безрассудный характер — кричали сами за себя.
Она мысленно перебирала факты, как чётки. Ссору у озера. Искажённое злобой лицо Сяофэн. Её слова: «Я заберу всё…». А потом — удар в спину, ледяную воду, захлёстывающую лёгкие, и беспомощность. Картина складывалась в мозаику, ужасную и неопровержимую. Это было не случайностью, не несчастным случаем. Это было покушением. Хладнокровным и рассчитанным. И её «воскрешение» стало для сестры не даром судьбы, а досадной помехой в её честолюбивых планах.
Тан Лань раздражённо свела брови, её пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Мысли, тёмные и беспокойные, вихрем проносились в её голове, выстраиваясь в зловещие цепочки подозрений.
Та тень в лекарне… Образ маслянистого, пульсирующего мрака с кровавыми прожилками снова всплыл перед её внутренним взором, заставляя её поёжиться. Та штука пыталась убить Ван Широнга. Избавиться от свидетеля? Логика подсказывала: если Сяофэн действительно виновна в покушении на неё, а Ван Широнг, её страж, мог что-то увидеть. Запомнить какую-то деталь.
Но может ли Сяофэн сама призывать таких духов? — этот вопрос заставил её скептически хмыкнуть про себя. Сяофэн была злой, коварной, но… глупой. Её амбиции превышали её интеллект. Владеть такой силой? Маловероятно.
Значит, шаман какой-то ручной у неё есть? — мысль показалась ей более правдоподобной. При дворе всегда крутились всякие мистики, алхимики и прочие искатели милости сильных мира сего. Найти продажного темного культиватора или черного даоса, готового на всё за золото, — дело нехитрое.