Мои родители встретили нас на вокзале: я заранее отбил телеграмму, правда, поезд нещадно опаздывал. Перед выходом нацепили на чуть не добела выгоревшие на солнце гимнастерки боевые награды. Весна восемьдесят второго выдалась на редкость теплой и солнечной, словно мы привезли жару с собой.
Родители постарели, стали словно меньше ростом: видно, что очень переживали. Сейчас они были счастливы: незадолго до этого «груз двести» пришел в соседний дом. Просто Бог меня отвёл и сказал: "Рано тебе туда ещё", И вот он, наш двор, наш подъезд с вечными мальвами. С трепетом я вошел в свою квартиру после долгого отсутствия. Ничего не изменилось, лишь на стене появился мой портрет в раме, переснятый из армейской фотографии. Мама начала хлопотать, накрывая на стол. Тарас первым пошел принять душ с дороги. А я ждал...
Вошла Ленка, уставилась на меня своими бездонными омутами, и в комнате вдруг словно стало светлей. В груди что-то заныло, сердце застучало сильней. Красота моей незабываемой любви словно созрела и устоялась, как дорогое вино: бархатные темно-голубые глаза стали пронзительными.
Ей уже стукнуло двадцать четыре – на два года старше меня. Для заводской девахи – почти старая дева! Поэтому я уже поглядывал на нее по-хозяйски. Обнял и крепко поцеловал в заалевшую щеку.
Вечером к нам повалил народ. Миха с Серым, конечно, явились первыми. Спросил про Костяна: к счастью, тот еще «чалился на зоне». Прискакала и Ирка, еще больше растолстевшая и усыпанная крупными прыщами. Отец откупоривал бутылки, разливал водку и вино по рюмкам, стаканам и чайным чашкам, мама крутилась на кухне. Ей помогала Ленка: резала хлеб, таскала тарелки, мыла посуду, открывала консервы. В розовой блузке, в цветастом фартуке и в такой же косыночке, закрывающей волосы, прямо хозяюшка!
Мордастый Васька, похожий на бочонок, тяжело дыша лежал в углу, не в силах даже смотреть на еду, лежащую в миске.
Ирка пожирала меня глазами. Мама позвала Лену поесть. Ребята понятливо отодвинулись, уступив ей место возле меня. До Ирки наконец-то дошло, что ловить ей нечего, зря конверты переводила и фотки слала. Она сослалась на какие-то неотложные дела и свалила. Помянули погибших товарищей. Засиделись допоздна: я вырубился. Утром голова трещала. Мама подала нам с Тарасом рассол и чай на душистых травках. Помогло: туман в голове потихоньку рассеялся. Я показал другу город, и пару дней спустя он, груженный пирогами, жареной курицей и вареными яйцами, отбыл к себе.
Я между делом поинтересовался у пацанов: много ли «дрючбанов» шастало к Ленке. Те авторитетно заявили, что немного, да и тех быстро выпроваживали: у нее, мол, парень в Афгане, раненый, контуженный, вернется – прирежет. Самого непонятливого пришлось даже немного «поучить». Как отчитался Серый: «Насували в панамку не по-детски и обоссали всей кодлой. Сразу, падла, забыл дорогу в наш двор»!
Я все рассчитал: завтра выходной. Купил самые дорогие билеты на последний ряд, так называемые «места для поцелуев», но использовать их с этой целью не собирался: не так воспитан, и сам терпеть не могу, когда кто-то чмокается на весь зал. Встретил Ленку у завода после смены, пригласил в кино: она согласилась. Даже не улыбнулась. В ее глазах я увидел покорность судьбе, что ли. Я торжествовал.
Проводил до дома. Жара стояла жуткая. Ленка сказала, что ей нужно принять душ, привести себя в порядок, переодеться, волосы уложить. Чтоб я зашел через час.
Через час она предстала передо мной в нежно-сиреневом платьице, в локонах, благоухающая горьковато-сладкими духами. Такая хорошенькая, чистенькая, нежная, другие рядом с ней – как вороны перед павлином.
Фильм был американский, но в кинозале я видел лишь мерцающий профиль моей соседки. Взял ее за руку, и она не убрала свою. Так и сидели весь фильм, сцепив пальцы. К счастью, была лишь одна серия. После кино мы гуляли по вечернему городу, взявшись за руки.
Я решил не тянуть.
– Замуж за меня пойдешь?
Она вздохнула и кивнула. Потянул ее к ближней скамейке. Присела рядом. Я обнял Лену и пылко прильнул к нежным губам. Мое первое заветное желание начало исполняться. Вначале она не отвечала.