Майкл перешел к другой ноге. Франческа выглядела такой счастливой и расслабленной. Не только сейчас, но и за ужином, и в гостиной, и когда гонялась за своими племянницами и племянниками, и даже ночью, когда они занимались любовью на своей огромной кровати с пологом на четырех столбиках. Он готов был ехать домой, в Килмартин, пусть даже имение старое и полное сквозняков, но оно всегда было их домом. Хотя он с радостью оставался бы здесь вечно, если бы это значило, что Франческа всегда будет такой.
— Думаю, ты прав, — сказала она.
— Конечно, — ответил он. — Но насчет чего?
— Пора отправляться домой.
— Я так не говорил. Я просто спросил, что ты собираешься делать.
— Тебе и не нужно было говорить это, — сказала она.
— Если ты хочешь сказать, что…
Она покачала головой.
— Нет. Я просто хочу домой. К нам домой, — с напряженным стоном она села, поджав под себя ноги. — Здесь было чудесно, и я прекрасно провела время, но я соскучилась по Килмартину.
— Ты уверена?
— Я соскучилась по тебе.
Он поднял брови.
— Но я здесь.
Она улыбнулась и наклонилась вперед.
— Я скучаю по тому времени, когда ты был в полном моем распоряжении.
— Вам нужно лишь сказать, миледи. В любое время, где угодно. Я унесу тебя прочь и позволю тебе делать со мной все, что пожелаешь.
Она усмехнулась.
— Как насчет сейчас?
Он подумал, что это отличная идея, но благородство заставило его сказать:
— Я думал, что у тебя все болит.
— Болит, но не настолько. Особенно если ты сделаешь всю работу.
— Это, моя дорогая, не проблема, — он стащил через голову рубашку и лег рядом с ней, наградив ее долгим, восхитительным поцелуем. С довольным вздохом он отодвинулся и посмотрел на нее. — Ты такая красивая, — прошептал он. — Красивее, чем когда-либо.
Она улыбнулась — этой ленивой, теплой улыбкой, которая говорила, что недавно ей доставили удовольствие, или скоро доставят.
Он обожал эту улыбку.
Он начал расстегивать пуговицы на спине ее платья и был уже на середине, когда в голову ему пришла внезапная мысль.
— Подожди, — сказал он. — Ты можешь?
— Могу что?
Он замер и нахмурился, пытаясь подсчитать дни. Разве у нее не должны быть месячные?
— Разве сейчас не пора? — спросил он.
Она приоткрыла рот и моргнула.
— Нет, — сказала она, и в голосе ее звучало удивление — не его вопросом, а ее ответом. — Нет.
Он отодвинулся на несколько дюймов, чтобы лучше видеть ее лицо.
— Думаешь…?
— Не знаю, — тут она быстро заморгала, и он заметил, что дыхание ее стало прерывистым. — Думаю. Может быть…
Ему захотелось закричать от радости, но он не осмелился. Не сейчас.
— Когда, по-твоему…
— …я буду знать точно? Не знаю. Может…
— …через месяц? Два?
— Может, два. А может, раньше. Я не знаю, — ее рука легла на живот. — Может быть, ничего не вышло.
— Может, и нет, — сказал он осторожно.
— Но, может, и да.
Он почувствовал, как в нем закипает смех — внутри возникла какая-то странная щекочущая легкость, ощущение все усиливалось, пока смех не сорвался с его губ.
— Мы не можем быть уверены, — предупредила она, но он видел, что она тоже взволнована.
— Нет, — согласился он, хотя каким-то образом знал, что могут.
— Не хочу зря надеяться.
— Нет, нет, конечно, не стоит.
Глаза ее расширились, и она прижала обе руки к животу, все еще абсолютно плоскому.
— Ты что-нибудь чувствуешь? — прошептал он.
Она покачала головой.
— В любом случае, еще слишком рано.
Он знал это. И знал, что знает. Не понимал только, зачем спросил.
А потом Франческа сказала невероятную вещь.
— Но он там, — прошептала она. — Я уверена.
— Фрэнни… — если она ошибалась, если ее сердце снова будет разбито — он не думал, что сможет это пережить.
Но она тряхнула головой.
— Это правда, — сказала она, но не стала настаивать. Она не пыталась убедить его или даже себя. Он слышал это по ее голосу. Откуда-то она действительно знала.
— Тебя не тошнит? — спросил он.
Она покачала головой.
— А ты… Боже мой, тебе не следовало играть с мальчишками сегодня.
— Но Элоиза же играла.
— Элоиза может делать все, что ей заблагорассудится. Она — не ты.
Франческа улыбнулась. Улыбнулась как Мадонна, он готов был поклясться, и сказала:
— Я не сломаюсь.
Он вспомнил, как несколько лет назад у нее случился выкидыш. Ребенок был не его, но он чувствовал ее боль, обжигающую, почти невыносимую, словно чья-то рука сжимала его сердце. Его кузен — ее первый муж — умер за несколько недель до этого, и они оба еще не оправились после этой утраты. Когда она потеряла ребенка Джона…
Он не думал, что кто-нибудь из них сможет пережить еще одну подобную потерю.
— Франческа, — сказал он настойчиво. — Будь осторожнее. Пожалуйста.
— Этого больше не случится, — сказала она, покачав головой.
— Откуда ты знаешь?
Она озадаченно пожала плечами.
— Не уверена. Просто знаю.
Господи, только бы она не обманывала себя, попросил он.
— Ты хочешь рассказать семье? — тихо спросил он.
Она покачала головой.
— Еще нет. Не потому что боюсь, — поспешила она добавить. — Я просто хочу… — Губы ее растянулись в беспечной улыбке. — Я просто хочу, чтобы он побыл только моим еще немного. Нашим.
Он поднес ее руку к губам.
— И как же долго будет длиться это «немного»?
— Не знаю, — но в глазах ее заплясали коварные огоньки. — Я не уверена…
Вайолет Бриджертон всех своих детей любила одинаково сильно, и все же по-разному. И когда она скучала по ним, то все происходило очень логично, как ей казалось. Сердце ее сильнее всего тосковало по тому из них, кого она очень давно не видела. Вот почему, сидя в гостиной Обри-Холла и высматривая на дороге карету с гербом Килмартинов, она волновалась и вертелась на месте, вскакивая каждые пять минут, чтобы выглянуть в окно.
— Она писала, что они приедут сегодня, — заверила ее Кейт.
— Знаю, — ответила Вайолет с неуверенной улыбкой. — Просто я не видела ее больше года. Знаю, Шотландия далеко, но мне еще никогда не приходилось проводить целый год, не видя кого-то из моих детей.
— Правда? — спросила Кейт. — Странно.
— У каждого есть свой предел, — сказала Вайолет, решив, что нет смысла притворяться, что она вовсе не нервничает. Она отложила вышивание, подошла к окну и вытянула шею, когда ей показалось, что что — то блеснуло на солнце.
— А как же Колин, он ведь очень много путешествовал? — спросила Кейт.
— Самая долгая его поездка длилась триста сорок два дня, — отозвалась Вайолет. — Когда он путешествовал по Средиземному Морю.