ГЛАВА 42
РАФАЭЛЕ
Несмотря на потерю консильери, мне удается примерно за неделю взять ситуацию в Нью-Йорке под контроль.
Джино Ферраро приезжает посмотреть на сожженное убежище и, как и ожидалось, забирает тела. Через несколько дней мне звонит он и говорит, что подтвердил принадлежность трупов Неро и Сандро и что теперь все в равных условиях. Ну, они будут квиты, как только я отправлю ему двадцать миллионов долларов, которые он просил, что я и делаю в тот же день.
Вражда между Мессеро и Ферраро официально подходит к концу.
После того как Винс Гарцоло прилетел в Нью-Йорк и выразил мне свою поддержку, Гарцоло принимают меня в качестве своего постоянного нового дона. Помогло то, что их старый дон умер, потому что пытался убить собственную дочь. Тот, кто раньше не был уверен в том, что Гарцоло - кусок дерьма, после такого откровения становится на его сторону.
Есть много вопросов о Клео и ее местонахождении. В основном я придерживаюсь правды. Она с сестрами, восстанавливается после случившегося.
Я никому не рассказываю о предстоящем разводе. Более того, я даже не позвонил своему адвокату. Каждый раз, когда я набираю его номер, что-то удерживает меня. Что-то, что я не могу изгнать из себя, сколько бы я ни тренировался в боксерском зале и сколько бы ни пил по вечерам.
Прошло двенадцать дней с тех пор, как она ушла. Двенадцать дней с тех пор, как я выгнал ее из этого дома и из своей жизни.
Наши последние разговоры как в тумане. Когда я пытаюсь вспомнить детали, в животе зияет дыра. Я начинаю верить, что сказал то, чего не должен был, и это пугает меня.
Я думал, что без нее я верну контроль над своими эмоциями, но, несмотря на то что мое лицо ничего не выдает, в моей голове по-прежнему царит полный хаос.
Что-то сломалось во мне в тот день. Что-то, что я понятия не имею, как исправить.
Уже после ужина я брожу по пустому дому со вторым стаканом виски в руке. Ноги сами несут меня наверх, в нашу спальню, где я могу попытаться притвориться, что она не ушла. Ее сумочка лежит на пуфике. Футболка, в которой она обычно спала, одна из моих, брошена на стул. В ванной комнате ее косметика разбросана по всей стенке туалетного столика, как будто она только что была там, накрасилась для вечернего выхода.
Ее одежда все еще висит в шкафу. Я так и не смог их убрать. Мои пальцы касаются мягкого атласа черного платья, которое она примеряла для меня. Я хватаю ткань и подношу ее к носу. Там слабый намек на ее знакомый запах.
Я сжимаю кулак, зарываюсь лицом в платье и вдыхаю его.
Вдох. Вдох.
Вдох. Вдох.
Я делаю это так долго, что теряю сознание. Мои чувства привыкают к нему, и оно исчезает.
Давление скапливается за глазами. В последнюю неделю это происходит все чаще.
Чем дольше нет Клео, тем меньше я узнаю того Рафаэля, который велел ей уйти. Я был так зол. Так чертовски неуправляем. И теперь, когда ее нет, я потерялся, блуждая, как призрак, по дому, наполненному воспоминаниями.
В шкафу есть неглубокий ящик, где она хранила свои украшения. Я открываю его и обнаруживаю, что большинство из них все еще там. Она не взяла с собой ожерелье, которое я подарил ей на день рождения. А зачем? Зачем ей напоминание обо мне, если она может начать с чистого листа?
Между бархатной вставкой и краем ящика зажат сложенный лист бумаги. Я вытаскиваю его и разворачиваю.
"План Клео по разрушению жизни Рафаэле".
Над моим именем изображены рога дьявола. Я читаю пункты, которые под ними написаны, и весело выдыхаю. Сначала это не более чем хихиканье, но потом оно нарастает и нарастает, пока я не смеюсь как сумасшедший. Ей всегда удавалось заставить меня смеяться.
Это приятно, и это больно. Боже, как больно.
В конце концов я затихаю. Я провожу большим пальцем по ее письму и маленьким каракулям, которые она нарисовала на странице. Она не выполнила свой план. Она отказалась от первого пункта.
— Ты все равно сделала это, милая, — бормочу я и делаю глоток из своего бокала.
Я выхожу из спальни и спускаюсь по лестнице, постукивая стаканом о деревянные перила, пока спускаюсь по ступенькам.
Клац, клац, клац.
Здесь так чертовски тихо. Неужели в этом доме всегда было так тихо?
Звонок в дверь.
Клео.
Это безумная идея. Она слишком горда для этого. Она никогда не вернется сюда, не после того, как я с ней обошелся. А ведь я этого хотел, не так ли?
Снова стук, на этот раз громче. Почему никто не открывает дверь? Потом я вспомнил, что уволил весь персонал. Я не мог вынести их вопросительных взглядов, которыми они провожали меня, когда я бродил по коридорам. Лука был единственным, кому хватило смелости произнести ее имя. Он спросил, не знаю ли я, как она. Я зарычал на него, чтобы он убирался. Заревел на всех, чтобы они уехали на три недели. Как будто этого времени мне хватит, чтобы забыть ее и склеить себя обратно.
Что за гребаная шутка.
Я поворачиваю замок и открываю входную дверь. Мои сестры стоят перед черной машиной.
Я хмурюсь. — Что вы здесь делаете?
— Впусти нас, — требует Елена, сердито откидывая светлые волосы на плечо. — Ты заставил нас ждать здесь достаточно долго.
Я отступаю в сторону, пропуская ее и Фаби.
Как только я закрываю дверь, Елена оборачивается и бросает на меня язвительный взгляд. — Ты выглядишь как дерьмо.
Я ловлю свое отражение в зеркале, висящем на стене. Она права. Я выгляжу так, будто не спал несколько недель. По правде говоря, не думаю, что с тех пор, как Неро и Клео уехали, мне удавалось спать больше трех часов в сутки.
— У меня были проблемы со сном.
— Да, интересно, почему, — говорит она обвиняющим тоном.
Фаби касается моей руки. Ее взгляд падает на бокал в моей руке. По ее лицу пробегает беспокойство, и на секунду мне кажется, что она собирается меня обнять.
К счастью, она сдерживается. Мы никогда не обнимаемся. Это не та привязанность, которую я когда-либо приветствовал.
— Мы хотим поговорить, — говорит Фаби. — Давай присядем.
Алкоголь делает мой мозг вялым. Я все еще пытаюсь осознать, что они здесь. — Когда вы приехали?
— Мы приехали прямо из аэропорта. — Она дергает меня за рукав. — Пойдем.
Я следую за ней, чувствуя себя чужим в собственном доме. Елена идет позади нас. Мы расположились в гостиной. Я опускаюсь на диван и одним глотком допиваю половину виски. Фаби и Елена садятся напротив меня. В комнате царит атмосфера ожидания, которая предшествует сложному разговору.
У нас с сестрами таких разговоров не бывает. На самом деле мы почти не разговариваем. Я им не очень нравлюсь. И я не очень хорошо их знаю. Мы семья, но не друзья. Я готов умереть за них, но никогда не обращусь к ним за помощью.
Я ставлю свой бокал на приставной столик. — Ты сказала, что хочешь поговорить. Так говори.