— Лазаро? — спрашивает Дамиано таким низким голосом, что мое сердце словно трепещет.
— Я часто думала, что больше всего ему нравилось смотреть, как я решаю. Буду ли я выполнять его команды? Отказалась бы я от сочувствия к другим людям? Нет, даже не отказаться, просто оттолкнуть его, свести к нулю. Думаю, ему это было интересно, потому что он всегда давал мне иллюзию выбора. Я могла бы сказать ему нет. Но это была всего лишь иллюзия. Если бы я не убила того, кого он привел ко мне, он бы убил кого-то, кого я любила, например Лорну, нашу экономку. В конце дня прольется кровь.
— Он заставлял тебя убивать людей?
— Сначала он заставлял меня мучить их. Отрезать им пальцы рук и ног. Отмечать их плоть словами. Очистить их заживо. Ему нравилось делать это самому, но по какой-то причине ему больше нравилось смотреть, как я это делаю.
Кожа Дамиано теряет весь свой цвет.
Мои воспоминания о тех ночах размыты. Я знаю, что я сделала, но мой мозг пытался скрыть детали.
Я провожу рукой по шее. — Чтобы сделать такое с человеком, ты должен перестать рассматривать его как личность. Ты должен их дегуманизировать, чтобы они превратились в мешок с костями и мясом. Не люди с жизнями и семьями, какими бы ущербными они ни были. Ты должен притворяться, что это всего лишь физический объект, который не может чувствовать настоящей боли. Быть способным на такую диссоциацию — ужасная вещь. Это также заставляет тебя отделяться от самого себя.
— Очень быстро я перестала чувствовать себя человеком. Я перестала видеть свою семью. Мне казалось очень важным не видеть их, даже если я не могла объяснить, почему в то время. Оглядываясь назад, это было потому, что я боялась нескольких вещей. Я боялась, что причиню им боль. Я не знала, как и почему я буду это делать, но это казалось реальной возможностью. И я боялась, что они увидят правду обо мне. Они посмотрят мне в глаза и увидят, что во мне не осталось души. Я не хотела, чтобы они знали об этом, даже если это правда.
Он проводит рукой от моего плеча к моему запястью. — Вэл…
Я встречаю его растерянный взгляд. — Он заставлял меня делать ужасные вещи. Он усадил самого первого человека, которого привел ко мне, на стул, наоборот. Он привязал запястья к лодыжкам, чтобы тот был неподвижен. У мужчины была мясистая спина, покрытая отметинами и татуировками. Лазаро сказал, что ему понравилась одна из татуировок, и он хотел, чтобы я сделала ее ему. Я не поняла. Он объяснил, что хочет, чтобы я вырезала его для него.
— Это действительно не вычислялось. Я смотрела на него, пока мужчина в кресле начал умолять. Этот большой, крепкий парень, с которым ты бы не хотел ввязываться в кулачный бой, умолял Лазаро — и меня — не срезать его татуировку. Я сказала Лазаро, что не могу этого сделать. Я подумала, может быть, у моего нового мужа было черное чувство юмора, которого я действительно не понимала, но он дал мне нож и очень спокойно сказал мне быть осторожной, что татуировка ему понравилась, и он хочет любоваться ею, держа ее в руках.
Слова трудно выдавить, но приходится. Я должна все рассказать Дамиано, потому что, если я остановлюсь, я знаю, что никогда не найду в себе силы сделать это снова.
— Я впала в шок. Думаю, я рассмеялась. Я сказала ему, что не буду этого делать, но он не принял отказа за ответ. — Сделай это, или я сделаю тебе больно, Валентина, — сказал он. Я сказала ему, что он мой муж. Он не мог причинить мне боль. Он рассмеялся и сказал, что он единственный, кто может причинить мне боль. Я начала плакать, а он взял меня за руку и заключил в объятия, утешая. Когда я успокоилась, он сказал, что я хороший человек, что он видит, что я кого-то защищаю за свой счет, поэтому он облегчит мне выбор. Он сказал, что, если я не сделаю так, как он просил, он сделает то же самое с Лорной. И, говоря это, он прижал холодное лезвие ножа к моей спине, к тому месту, где у этого человека была татуировка. Я взяла нож. Мне казалось, что на тот момент это был единственный вариант. В своих самых диких кошмарах я не ожидала ничего подобного. Мы только что поженились.
Меня так трясет, что я начинаю заикаться на словах. Дамиано двигается так, что приседает на полу прямо передо мной, и стекло хрустит под его туфлями.
— Он был сумасшедшим, — заключает он. — Он поставил тебя в безвыходное положение. Это трудно для тебя. Тебе не нужно говорить мне мо…