ГНИЛЬ
Город поразила гниль. Давно ее не было; но вот она снова здесь. Припадая к стенам домов, она крадется по улицам и ртом прижимается к окнам. От этого на стеклах остается лишь едва заметная муть - след ее дыхания, но со временем контур его проявится, и вот уже на этом месте лучами разбегается звезда белой плесени. Хозяйка бросится яростно оттирать ее тряпками и карболкой - напрасно: следы заразы смываются, но потом она с еще большей силой разрастается по гладкой поверхности стекла. А что самое страшное, и о чем всегда забывают пострадавшие: белые созвездия гнили имеют свое поле тяготения, человек попадает в его плен задолго до того, как начинает бороться с ними. Теперь уже в городе не сосчитать тех случаев, когда пораженные эпидемией жители, которым по постановлению городского совета следовало пришивать в случае заболевания на рукав звезду, стремились уклониться от выполнения этого указа, и их отправляли на специальные, отгороженные колючей проволокой площадки, где добровольцы насильно пришивали им этот символ заразы. Уничтожение его карается смертью. Но часто доведенные до отчаяния люди срывают звезду - ведь тех, кто ею отмечен, все сторонятся; и уже принято решение выделить в старом городе специальное место, где будут собраны больные, чтобы те, предоставленные сами себе, не были бы больше в тягость здоровым. А гниль тем временем разрастается все сильнее и сильнее. Ночью ее слизистый след тянется через весь город, и когда поднимается солнце, дома новых жертв оказываются отмечены убийственным украшением из перламутрового студня: вернейший признак того, что на окнах их скоро появится звезда плесени. Саму гниль не видел еще никто. Горстка порядочных людей, которая все уменьшается, считает, что никакой болезни вовсе и нет, что причина ее - не инфекция, а внушение, и направляет ее совет старейшин, добивающийся таким способом отстранения зараженных граждан от общественной жизни города. Доля истины в этом несомненно есть. Ведь от болезни не пострадал ни один незначительный в городских делах человек; а если кто-то осмелится зайти в одну из больниц, переполненных умирающими, чьи лица уже отмечены улыбкой небытия, тот легко утвердится в этом мнении, тат как врачам дано строжайшее распоряжение: лекарство назначать лишь в тех случаях, когда точно известно, что спасение уже невозможно. Недавно один из врачей попытался нарушить это правило. Болезнь он излечил, собственно, вовсе не медикаментами, а любовью и даже таким способом добился необыкновенного успеха. Но в тот же день за ним пришли, и он с тех пор исчез навсегда. Теперь открытие его, вероятно, забудется, ибо немногие, узнавшие о нем случайно, потеряли мужество любить. Равно как и бог утратил мужество укрывать этот мир своей любовью. Иначе почему же тогда слизистый след гнили петляет уже меж церквей и храмов? Только потому, что веры в них больше нет, а дыхание, олицетворением которого они являются, направлено не на землю, а в пустое пространство космоса и бессмысленно овевает голые черепа небесных звезд, в то время как внизу, на земле, правит чумная звезда гнили.
ВЕРШИ
Место было болотистое, и, когда он ступал, у него под ногами зыбилась почва. Она поросла мхом, осокой и камышом; выше человеческого роста поднялись заросли ивняка.
Он хотел попытаться спустить на воду лодку и украдкой вытянуть пару-тройку вершей; так, из интереса, глянуть - и все. Домой он ее, рыбу, взять с собой не мог: иначе бы обнаружилось, что он прогулял уроки.
Собственно, ему уже пора назад, конец до города приличный, а времени наверняка больше часа. Но тут было жилище фазанов, и он таился в засаде до тех пор, пока не послышалось их "пурр-пурр-пурр" и они не показались длиннохвостые, в переливающихся всеми цветами радуги воротничках - со свитой невзрачных, буроватых самочек, деловито работающих клювами. Тут были и опустевшие домики "улиток - они так и просились в руки; и прошлогодние гнезда камышовки на стеблях тростника; и вороний помет, приметный по ярко-красным резинкам, которые они, прожорливые твари, принимали за жилистое мясо.
А напоследок остался, так сказать, гвоздь программы - лодка. Поблизости, сразу, как обойдешь камыши, в лес вдавалась протока, из которой торчали ольховые пни. Здесь и стояла лодка, прикрепленная цепью к пеньку. Замок-то, конечно, не отомкнуть, но штырь от кольца, которым цепь крепилась к лодке, штырь расшатался; может, его и удастся вытащить.
На бегу раковины улиток у него в кармане негромко постукивали друг о друга. Дышал он ртом.
Обежав камыши, он увидел мужчину. Мужчина стоял на коленях среди связок тростника, а его пальцы шарили по какому-то узлу.
Вилли пригнулся и уперся ладонями в мох. Тут он увидел, что узел был человеком, женщиной, у которой дергались ноги. Но дергались они у нее недолго, еще чуть-чуть - и она замерла.
Мужчина поднялся с колен, отряхнул брюки. Потом пхнул женщину ногой, но она не шевельнулась.
Руки Вилли судорожно впились в мох, между пальцев проступила зеленоватая вода. Он никак не мог оторвать взгляда от женщины; даже после того, как мужчина, заметив Вилли, медленным шагом направился к нему.
- Ну?.. - спросил он.
Вилли поднял глаза:
- Она мертвая?
- Да, - ответил мужчина.
- Ты почему ее убил?
Мужчина нагнулся и, прищурясь, окинул взглядом заросли ивняка:
- Ты тут один?
- Да, - отозвался Вилли.
Мужчина подошел ближе.
Вилли смотрел мимо него, на женщину,
- Она тебе не нравилась, да?
- Угу.
- А теперь как "же?
- Ты чего здесь ищешь? - спросил мужчина.
- Что? - переспросил Вилли.
- Чего ты здесь ищешь?
- У женщины были светлые волосы, она была в светлом пальто и туфлях на низких каблуках, на них налипла болотная жижа и вялые дубовые листья.
- Я к лодке шел, - объяснил Вилли.
- К какой еще лодке? - Мужчина сунул руки в карманы.
- Вон к той.
- Она на замке, - сказал мужчина.
- Да там штырь расшатался.
- Чепуха.
- Да, да. Если по нему камнем постучать, он выскочит.