Уайт полез вслед за Адой в свое купе. Поезд дернулся и, постепенно набирая скорость, двинулся в сторону нагорья. Шон некоторое время следил за уходящим составом, а когда поезд уже стал совсем крохотным, юноша направился к коляске. Он остался хозяином Теунис-Крааля, и ему нравилось осознавать это.
Небольшая толпа на платформе уже рассеивалась, и тут Шон увидел Анну.
– Здравствуй, Шон, – сказала она.
Она стояла босая, в зеленом, выцветшем от стирки шерстяном платье, и, разглядывая его лицо, улыбалась, обнажая маленькие белые зубки.
– Здравствуй, Анна.
– А что же ты не поехал в Питермарицбург?
– Кто-то должен приглядывать за фермой.
– О-о-о!
Они замолчали, чувствуя себя неуютно в окружении стольких людей. Шон кашлянул и почесал нос.
– Анна! Пора домой ехать! – позвал ее один из братьев, стоящих возле кассы, и Анна наклонилась к Шону.
– Встретимся в воскресенье? – прошептала она.
– Если смогу, приду. Но не уверен, на ферме много работы.
– Пожалуйста, Шон, постарайся. – Лицо ее было серьезно. – Я буду ждать, возьму что-нибудь поесть и буду ждать целый день. Прошу тебя, приходи, хоть ненадолго.
– Хорошо, приду.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Она облегченно вздохнула и снова улыбнулась:
– Буду ждать на дорожке над водопадом.
Она повернулась и побежала к своим, а Шон сел в коляску и уже скоро прибыл в Теунис-Крааль.
Гаррик лежал на кровати и читал.
– А я-то думал, что папа велел тебе клеймить коров, которых мы купили в среду, – сказал Шон.
Гаррик положил книгу и сел.
– Я сказал Заме подержать их в краале, пока ты не вернешься.
– Ведь папа приказал заниматься этим тебе. Разве можно держать их там весь день без еды и питья?
– Терпеть не могу клеймить скот, – пробормотал Гаррик. – Терпеть не могу… когда прижигаешь, они так жалобно мычат… ненавижу запах жженых волос и кожи, у меня от этого голова болит.
– Но кто-то же должен этим заниматься. Я не могу, мне надо ехать, готовить новый травильный раствор, бассейны уже почти пустые. – Шон уже начинал терять терпение. – Черт возьми, Гаррик, почему ты всегда такой беспомощный?
– А что я могу поделать? Что я могу поделать, если у меня одна нога?
Упоминание о ноге попало в цель – раздражение Шона сразу улетучилось.
– Ну ладно, прости. – Шон улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. – Давай сделаем так. Клеймением я займусь сам, а ты подготовь бассейны. Возьми в помощь пару парней с конюшни, пусть погрузят бочки с раствором на тележку. Держи ключи от кладовой.
Он бросил на кровать рядом с Гарриком связку ключей:
– Ты должен закончить до темноты.
Уже у двери Шон обернулся:
– Гаррик, не забудь, надо заполнить все шесть бассейнов, а не только те, что возле здания.
Гаррик погрузил шесть бочонков раствора на двухколесную тележку и отправился вниз по склону.
Вернулся он задолго до темноты. Штаны его были покрыты темными пятнами от смолистого раствора, который затек и в единственный сапог. Когда он из кухни вышел в коридор, из кабинета послышался голос Шона:
– Эй, Гаррик, ну как, закончил?
Гаррик вздрогнул. Кабинет отца для них являлся местом священным – действительно святая святых Теунис-Крааля. Даже Ада стучала, прежде чем туда войти, а уж близнецы попадали туда только затем, чтобы получить наказание. Гаррик заковылял по коридору и открыл дверь.
Шон сидел в крутящемся кресле, водрузив на стол сапоги и аккуратно при этом скрестив ноги.
– Папа убьет тебя, если узнает, – сказал Гаррик дрожащим голосом.
– Не узнает, он в Питермарицбурге.
Гаррик оглядел кабинет, не решаясь войти. Он впервые по-настоящему видел эту комнату. Во время прежних визитов он думал только о предстоящем наказании и ничего вокруг не замечал. Единственная вещь в этой комнате, которую он изучил хорошо, – сиденье большого, мягкого кожаного кресла, на ручку которого он нагибался, подставляя заднее место плетке.
А теперь он рассматривал комнату. Стены до самого потолка были забраны панелями из темно-желтого полированного дерева. Потолок украшала изящная лепнина в виде дубовых листьев. По центру на медной цепи свисала единственная лампа. В камин из коричневого тесаного камня, где уже лежали поленья, поджидая горящей спички, можно было спокойно войти не нагибаясь.
На полке возле камина хранились трубки и табак в табакерке. Вдоль стены – стойка с ружьями и книжный шкаф с книгами в темно-бордовых и зеленых кожаных переплетах: энциклопедии, словари, книги о путешествиях, о сельском хозяйстве… и ни одной художественной книжки. На стене, прямо напротив стола, висела картина – выполненный маслом портрет Ады: художнику удалось поймать выражение безмятежности на ее лице; облаченная в белое платье, она держала в руке шляпу. А над камином, доминируя над всей обстановкой комнаты, располагалась великолепная коллекция рогов черного буйвола с их рельефными зазубринами и с широким размахом между концами. На ковриках из леопардовых шкур виднелись клочки псины.