– Теперь я могу ее увидеть? – набросилась Даниэль.
– Вот что, мы уведомим вас об этом при первой же возможности.
– Но это будет сегодня, да?
– У них там свои распорядки. Но надеюсь, да.
– Спасибо.
– Сейчас один из наших сотрудников отвезет вас домой. У вас есть с кем побыть?
– Со мной все будет хорошо.
– Вы уверены? Мы можем прислать вам людей.
Существовал только один человек, с которым ей необходимо было побыть. Один-единственный, уже долгое время.
– Со мной все будет хорошо, – повторила она, хотя и подозревала, что это совсем не так.
Селия
Она прождала ответа Элис на свое сообщение все утро. Что было нетипично. Обычно подруга отвечала сразу же. А уже прошло почти три часа. Разумеется, Элис вполне могла еще дрыхнуть. Жаворонком-то она точно никогда не была. Будет очень досадно, если не получится встретиться. Им действительно необходимо поговорить о детях.
Да и выбраться из дома на какое-то время определенно не помешало бы. Строители шумели гораздо громче, нежели она могла предположить. Они приступили к разрушению патио сразу после семи, тем самым нарушив городское постановление о запрете проведения работ во дворе ранее восьми часов утра. Не то чтобы это имело какое-то значение. Никто не станет жаловаться на шум в доме Пэрришей в какое угодно время. Как-никак, именно Оливер разрабатывал правила в Эмерсоне.
Всего рабочих было четверо. Один орудовал отбойным молотком. Другой управлял экскаватором. Двое других созерцали процесс уничтожения с вдумчивыми минами, достойными судей Олимпийских игр. Их прибытие Селию с постели отнюдь не подняло: к тому времени она уже сидела в своем любимом солнечном уголке кухни с чашкой кофе. Оливер был в отъезде, и спать после рассвета в одиночестве для нее оказалось затруднительным. Когда рабочие принялись долбить истрескавшийся камень, ее проняло дрожью, прямо как при первом клацанье ножниц во время кардинальной стрижки. Но потом пути назад уже не было, и она обратилась мыслями к следующей проблеме, которая этим утром заключалась в ее младшем сыне. А если говорить точнее, в его отсутствии дома этой ночью. В начале первого от него пришло лаконичное сообщение: «Я у Ханны». Селия поинтересовалась, имеет ли он в виду, что останется у нее на всю ночь. По прошествии некоторого времени юноша снизошел до простого «ага», тем самым поставив ее в затруднительное положение. Можно было продолжать переписку – чтобы неминуемо оказаться в тупике. Можно было позвонить – но он был со своей девушкой, и данное обстоятельство наверняка привело бы к излишнему обострению. При условии, что он вообще ответил бы на звонок. Нет, ей только и оставалось, что дожидаться его возвращения.
И потому она позволила вещам идти своим чередом, а наутро проснулась в самую рань и устроилась в излюбленном местечке – в кухонном алькове, откуда открывался общий вид на фасад дома, гараж и стеклянные двери. Когда все мальчишки еще жили дома, Селия ощущала себя авиадиспетчером, координирующим взлеты и посадки на многочисленных полосах. Но Джек, ее младший, в конце лета тоже покинет отчий дом, так что она, надо полагать, совсем скоро будет чувствовать себя смотрителем маяка из какого-нибудь грустного фильма. Селия немедленно одернула себя. Да откуда вообще взялась эта мрачная мысль? Он уезжает всего лишь в Дартмут, не в какой-то там Афганистан. Она по-прежнему будет с ним часто видеться, как с Дрю и Скотти. Просто не ежедневно – собственно, из-за этой привычности встреч она и ожидала ни свет ни заря возвращения сына домой.
Что именно она собиралась сказать Джеку, когда он переступит порог, пока оставалось открытым вопросом. Селия оказалась не готова к этому. К ночевке в гостях. У девушки. В явно выраженной форме подобное не запрещалось, но единственно по той причине, что никогда не обсуждалось. Ханна была первой настоящей девушкой Джека – если, конечно же, не принимать в расчет прошлогоднюю перипетию с Лекси Лириано – как, собственно, Селия и поступала. Она знала, что они занимались «этим», и это ее нисколько не беспокоило. Как-никак, она уже вырастила двух сыновей. Не была ни дурой, ни ханжой. И надеялась, что никогда не состарится и не сдаст настолько, чтобы позабыть неповторимое блаженство первой любви. Не позабудет, каково это – отдавать каждый сантиметр своего тела кому-то другому. У нее это произошло с Тедди Виром, в шале в Киллингтоне, пока их семьи гоняли по склонам на лыжах. Они делали практически все, против чего их предостерегали. Ах, Тедди, с копной непослушных светлых волос и мускулистыми руками – кожа на них была такой мягкой, прямо как у ребенка…