Отец предупредил змеиную девушку, что через семь дней ей придется уйти и что за эти дни она должна постараться переловить как можно больше змей. Змеиная девушка выслушала все молча и только пристально посмотрела на отца. Должно быть, она не нашла в его лице, что искала, и понурила голову. Отвернувшись от отца, она быстрыми шагами ушла к могиле Сайдан Би, села на корточки и громко заиграла на своей дудке.
Не было в ее музыке ни нежности, ни боли, ни муки — одна печаль.
На седьмой день, в тот самый день, когда змеиная девушка должна была от нас уйти, маму укусила змея.
Мама стояла у самой стенки веранды, поливая вьюны, как вдруг у самых ее ног скользнула змея, быстро обвилась вокруг ее ноги и укусила в икру. Мама вскрикнула и упала.
Наш повар Амарик Сингх тут же стянул веревочкой маме ногу выше укуса и помчался звать отца. Отец прибежал со скальпелем в руках. Он сделал разрез в месте укуса, выдавил кровь и тщательно промыл рану марганцем. В те времена люди не ведали еще, что такое инъекции змеиного противоядия, и это было все, что мог сделать мой отец. Он знал, что бывали случаи, когда укушенные змеей выживали. Но чаще они умирали.
Мама лежала без сознания. На ее губах вздувалась пена. Я в ужасе смотрел на маму и тихо плакал.
Отец резко встал и быстро зашагал к домику садовника. Змеиная девушка уже собрала свои пожитки. Она выстирала рубашку и сборчатую юбку и выглядела чистенькой и нарядной. Волосы были подколоты гребнем, серебряные украшения блестели, начищенные мелким речным песком. Она накрасила губы соком зеленого ореха и приколола к волосам огромную розу.
— Пойдем, Рано, — позвал ее отец.
— Куда?
— Она умирает, спаси ее.
— Пусть умирает.
— Не уходи, Рано, спаси ее!
— Дай ей свои лекарства.
— Послушай, Рано, не уходи! Мои лекарства не помогут!
— А у меня нет лекарств. Я ловлю змей, а лечить от их укусов не умею.
— Ты мне сама говорила, что у тебя есть прекрасное средство.
— Не помню, куда я его подевала.
Отец схватил Рано за руки и стал умолять:
— Рано, спаси ее! Как хочешь, только спаси. Если она умрет, я не смогу жить.
Рано отвернулась и, глядя на меня, тихо проговорила:
— Из-за нее плакать готов, а для меня и слезинки не нашлось.
Отец виновато опустил голову и молча стоял перед девушкой.
Она вздохнула и взяла свои узлы.
— Будет так, как ты захочешь.
Отец привел ее в мамину комнату. Она припала ртом к ране и долго и сильно отсасывала кровь. Ощупав один из своих узлов, она нашла в нем черную коробочку, достала из нее что-то зеленоватое и положила на рану. Потом она выбежала в сад и долго там что-то искала. Нашла растение с удлиненными сочными листьями, вырвала его, выдавила в ложку сок из листьев, накапала немного соку на мамины губы.
Часа через два с губ исчезла пена, потом постепенно начала сходить синюшность, и наконец мама медленно открыла глаза. Змеиная девушка тихонько отошла в сторону, а отец подошел поближе, взял милое мамино лицо в свои ладони и спросил:
— Ну, как ты себя чувствуешь?
Мама слабым голосом ответила:
— Мне кажется, я выздоровею. А где мой мальчик?
Я прижал свое заплаканное лицо к маминой руке. Нам было так хорошо в ту минуту втроем — маме, папе и мне. Вдруг отец что-то вспомнил и сказал:
— Джанки, ты знаешь, кто спас тебе жизнь?
Мама отрицательно качнула головой.
Отец обернулся и позвал:
— Рано, иди сюда!
Но змеиная девушка исчезла.
Больше никогда не появлялась она в наших краях. Правда, зимними ночами, когда снег укрывал окрестности, с другого берега реки доносилась песня дудки и, услышав ее, отец выходил из своей комнаты и начинал неспокойно расхаживать по дому. А голос дудки, донесенный порывом ветра через речные воды, звал, будто голос ребенка, потерявшегося в снегах и ищущего, ищущего дорогу…
Из всех лиц, которые я видел в детстве, отчетливей всего мне запомнилось лицо Шано. Шано была тогда худенькой женщиной лет тридцати. Маленькая и грациозная, тонкий и яркий рот, огромные, но запавшие глаза, кожа белая как мрамор. Шано почти всегда закрывалась покрывалом до самых глаз и одевалась в белое. У Шано была чахотка.
В те времена от туберкулеза обычно умирали. Изредка попадались счастливчики, которым удавалось каким-то образом спастись.
Мы ограничили свою жизнь крохотным замкнутым мирком, и только отец мой горел желанием вырваться из этого круга. Он использовал все свои познания и возможности в медицине и брался лечить самых трудных больных, и, если хоть один из них поправлялся, он бывал по-настоящему счастлив.