Ира подходит к ней и здоровается легко и непринужденно.
Добрый день, Наира. Как вы себя чувствуете?
Неплохо, как и должна себя чувствовать женщина в моем возрасте, - она, наконец, переводит взгляд на Иру, и я испытываю облегчение.
Сегодня со мной согласился приехать Сергей.
Ваша заслуга?
Его решение, - мягко отвечает Ира.
Ее заслуга, - уточняю я.
Наира опять смотрит на меня. Я не привык к ней, не умею читать по лицу, глазам или мимике. Мне кажется, что мое появление ее не тронуло, вообще не вызвало никаких эмоций. Разве что интерес.
Может быть, не так уж ей и важно получить мое прощение? Тогда зачем она хотела встретиться со мной?
Я рада тебя видеть. Спасибо, что пришел.
Пожалуйста.
Если тебе будет проще оправдать свой визит, думай, что это последняя дань умирающему человеку, - ее голос на удивление спокоен.
Я не ищу оправданий. Мне они не нужны.
Думаешь, мне нужны? Ты сильно ошибаешься. Я тоже больше не ищу оправданий своим поступкам. Я поняла, чего они мне стоили, а знание – самое страшное наказание.
Тогда к чему эта встреча?
Хотела проститься. Даже такие, как я, имеют право сказать последнее «прощай».
Не «прости»?
Я бы могла попытаться, но мне кажется, что тебя только разозлят мои попытки извиниться за то, что сложно не только простить, но и понять.
Я молчу. Наверное, она права. Но как же меня бесит ее самоуверенность, ее спокойствие. Может, мне было бы легче, если бы она рыдала, умоляла на коленях забыть прошлое?
Ты стал хорошим человеком, Сергей. Без моей помощи. Это заслуга не только твоего отца, но и твоя тоже. Может, даже лучше, что я не была рядом, пока ты рос, пока становился из мальчика парнем, из парня превращался в мужчину. Что могла дать тебе глупая и взбалмошная мать? Ничего, кроме расстройств.
Наверное, ты права. – Так ли это?
Я не смогла сразу понять, что к чему. И моя мать тоже не научила бы меня, как поступить в моей ситуации. Хорошо, что твой отец не разрешил мне забрать тебя с собой. Две взбалмошные глупые курицы хуже, чем одна.
Да, я рад, что остался с ним.
Он любил тебя, как умел. Может, и был слишком строг – а я переживала по этому поводу – зато любил тебя с самой первой минуты и мог показать это, чего не скажешь обо мне. Слишком поздно во мне проснулся инстинкт, который подсказал, как быть матерью.
И когда же он в тебе проснулся?
Когда ты отвернулся от меня.
Я знал, о каком моменте она говорит. Я тогда был рад, что мы с ней непохожи. Я сказал ей об этом. Но как же я потом плакал, когда убежал в свою комнату. Мне было стыдно, потому что я считал себя уже достаточно взрослым, чтобы не тосковать по маме, которой я не нужен. И презирал себя за те горячие, жгучие слезы.
Что ж, некоторые люди сначала должны потерять, прежде чем осознают ценность того, что у них было.
Ты прав, Сережа. Я все поняла. И теряла я гораздо чаще, чем ты думаешь. Моя материнская любовь была испытана до самого предела, я заплатила за ошибки, совершенные с тобой, болью о другом сыне.
Ты опять родила? – я повержен в шок. У меня аж дыхание перехватило от этой новости.
Нет. Я усыновила ребенка. Маленького больного мальчика. В его лице я любила вас обоих. Когда укладывала его спать, представляла, что и тебя укладываю тоже. Когда пела ему колыбельные во время болезни и приступов, представляла, что и ты слышишь мелодию и негромкие слова. Я плохо пою.
И где он сейчас? – я начинаю что-то вспоминать. Ира говорила.
Умер.
У меня что-то давит в районе солнечного сплетения. Наверное, сожаление.
Давно?
Я приехала к тебе в последний раз через месяц после его похорон.
Зачем?
Чтобы убедиться, что с тобой все хорошо. Чтобы знать … чтобы видеть…
Я не могу слушать, как ее голос прерывается, меняется и слабеет, как она пытается овладеть собой и продолжить рассказ, но не может. В ее глазах, наконец, появляются всполохи настоящих чувств, но я не могу или не хочу знать, что именно она ощущает. Потому что боюсь, что увижу в ней живого человека, а не бездушную куклу, как думал все эти годы.
Она вновь берет себя в руки, но продолжает хранить молчание.
Если тебе не нужно мое прощение, то что же тебе нужно?
Знать, что у тебя все хорошо.
У меня все хорошо. Мы с Ирой скоро поженимся.
Я очень рада, - она удивленно смотрит на зардевшуюся Иру и мягко ей улыбается, - я действительно рада, что рядом с тобой окажется такой душевный, искренний человек.
Я киваю. Она какое-то время рассматривает меня. Я буквально чувствую, как ее взгляд скользит по моему лицу, касается плеч, запутывается в волосах. Потом она вздыхает и продолжает говорить, глядя прямо в глаза.
Того, что было, не изменишь. Я с самого начала все делала не так. Причины уже не важны. Остались лишь последствия моих поступков. Я их прекрасно осознаю, Сережа, их я положу в свой гроб. Буду лишь надеяться, что тебе не доведется повторить мои ошибки. Молюсь об этом каждый день. Все родители мечтают об этом.
У меня больше нет сил находится здесь. Смотреть на эту незнакомую женщину, которая почему-то задевает за живое.
Меня бесит ее самообладание и выдержка. Такое впечатление, что она ни в чем не виновата передо мной. И то, что она усыновила кого-то, пытаясь сделаться хорошей матерью, еще не исправляет того, как она поступила со мной.
Во мне будто говорит ребенок, ревнивый и обиженный. Возможно, она бы и попыталась извиниться, если бы верила, что я хотя бы приму ее извинения. Но она знает меня – я не такой мягкотелый, старые обиды живут во мне, спрятанные так глубоко, что их не смог рассмотреть даже я сам. А вот она смогла. И от этого еще тоскливее и горше.
Как твоя болезнь? – я меняю тему.
Ничего такого, чего я бы не ждала.
Что говорят врачи?
Что мне осталось недолго.
Сколько?
Какая разница? Не вижу смысла называть конечную дату. Не люблю, когда люди постоянно смотрят на часы. Особенно – когда ждут чего-то неприятного.
Ладно. Тебе что-то нужно? – это было проявление никому не нужной вежливости. Если ей что и нужно от меня, я не в силах это дать. Она невесело усмехается, словно прочитав мои мысли.
Нет. Все в порядке. Спасибо, что навестил меня. Ирочка, надеюсь, вы будете счастливы.
Спасибо, Наира. Я вам еще позвоню.
Буду рада слышать, - она нежно жмет руку Иры и смотрит на меня неожиданно жадно, впитывая в себя каждую деталь.
Ее взгляд открыт и беззащитен, теперь я вижу ее эмоции. Она напоминает человека, голодавшего несколько дней подряд, которому показали хлеб.
Отворачиваюсь и выхожу из клиники, чтобы вдохнуть душного августовского воздуха, который кажется мне поразительно свежим и прохладным.
Глава 35
Регистрация брака была назначена на девятое сентября. Хотела бы я сказать, что в этот день состоится наша свадьба, но это было бы неправдой. Скромная роспись в здании ЗАГСа в присутствии свидетелей – людей абсолютно нам не близких – не претендовала на звание церемонии и не подходила под определение торжества. Хотя я этому безумно радовалась. Не будет ни пытливых взглядом родственников, которые станут обсуждать за моей спиной предыдущий неудачный союз, я не почувствую себя неловко, когда буду принимать поздравления от Влада, не стану гадать, как поведет себя моя мать.
Мы распишемся, поужинаем с Женей в ресторане и улетим в тот же день.
Все будет именно так, как мне хочется. Идеально!
И постепенно, отойдя от переживаний и волнений, я начала заниматься тем, чем занимается любая невеста – выбором свадебного платья.
Я сразу же отмела пышные юбки, шлейфы и фату. Традиционный наряд у меня уже был. Да и в моем возрасте смешно было бы одеть что-то подобное снова. Я думала, что второй брак вообще не обязывает меня облачаться в длинное белое платье. Но для Сергея это будет знаменательное событие. Он еще никогда не держал за руку свою невесту, не стоял перед работницей ЗАГСа, которая говорит пафосные речи с надрывом и желанием, чтобы слушателей проняло. Хотя в этот раз, наверняка, никакого надрыва и не будет. А жаль. Я очень долго смеялась над той тетечкой с невероятным начесом, которая пыталась показать важность момента на моем первом бракосочетани, произнося слова с какой-то абсолютно невероятной интонацией.