Он навалился, прижав её телом и снова нащупал податливый вход.
«Пожалуйста, нет», - подумала Тея, и ощутила, как он, не входя, продолжает его изучать. Конец его плоти ходил сверху вниз и она замерла, опасаясь случайно его «оседлать». Всё закончилось быстро! Нависая над ней, он завыл, семя брызнуло ей на живот, а суриец уткнулся в подушку. Тея дёрнулась, пытаясь его оттолкнуть.
- Холля, (Стой), - лениво выдавил он, и дёрнул Протею за волосы.
Вскрикнув, она опрокинулась на спину и забилась под ним.
- Сэнма, (Спи), - прозвучал его шепот и нога улеглась поверх её собственных ног.
Она лежала и думала, что где-то здесь, на полу, продолжает лежать канделябр. Но двигаться было опасно! Суриец уснул, а его разбудить – означало ещё раз подвергнуть себя его «ласкам». От омерзения к телу мужчины хотелось кричать. Но Протея лишь плакала. От стыда! От того, что не может убрать с живота эту дрянь, и запах его гениталий достигает ноздрей. От того, что во рту пересохло, а в кувшине остался глоток. От того, что лежит обнажённой, на грязном матрасе с мужчиной, который не знает её языка.
- Прости, - прошептала Протея, - Эрке (Любимый).
Суриец вздохнул и прижал её тело к себе. Также делал Таур… Но вспоминать это было кощунственно! Вцепившись ногтями в подушку, Протея мечтала о том, как умрёт. Как колдуны извлекут её сердце и вызовут духов, а бессердечное тело отправят на дно Сурианских озёр. Говорили, что в этих озёрах в безлунную ночь пробуждаются призраки. А по кромке воды ходит белый туман. И души усопших витают над миром в поисках проданных духам сердец.
Глава 5
Иногда лодка делала остановки, давая гребцам отдыхать. В такие моменты Эол напряжённо следил за кустами. Он отчётливо помнил стрелу, что чуть не вошла ему в ногу. А вокруг, если следовать карте, начинались леса.
Во время одной из таких остановок, он решил освежиться. Жара была дикая! И покров из волос на груди источал неприятнейший запах. Трезора кривилась, когда он её прижимал. Обнажившись до пояса, он зачерпнул пригоршней прохладную воду и плеснул на себя. Трезора лежала, болтая ногами. Её нежное тельце потело и принималось рыдать. Пришлось раздеть его и уложить на пелёнку. За то жар отбивал аппетит, и Трезора брала сахарок с покорностью истинной леди.
Свежесть воды ободрила его, и рассмешила Трезору, когда он трусил бородой. Она улыбалась ему! Теперь улыбалась. И радость плескалась в глазах.
- Прыту, (Привет), - прозвучал женский голос.
Он обернулся и снова увидел её. Схожесть с Зурой сперва потрясла. Но потом оказалось, что девушка вовсе на неё не похожа. И говор не тот, и наряд! Просто в каждой сурийке отныне он видел её.
Эол промолчал, но незнакомка была не из робких. Она подошла и уселась на край их общей с Трезорой скамьи. В руках у Эола малышка заёрзала.
- Та китука? (Твой ребёнок?) – спросила девушка. Ткань на груди разъезжалась, и бесстыдная часть её тела сияла набухшим соском даже сквозь сарафан. Эол вспомнил пышные груди кормилицы и подумал, что скоро Трезора попросит еду.
- О, тэм суралинку, (Ой, какой хорошенький), - сказала она не ему, а малышке. И потянулась навстречу его «божеству». Эол ощетинился, точно зверь, охраняющий вход в преисподнюю. И девица отсела, с обидой на «тёплый приём».
- Такыс, (Сука), - прошептал он ей вслед. И, хотя не слыхал о таком, но что, если Зура сумела? И теперь её дух поселился в какой-нибудь женщине, да только и ждёт, как бы ему отомстить…
- Хура, ура нонэ, (Простите, ваше высочество), - промолвил он вслух, прося извинений за скверное слово, какое не должен был произносить.
Трезора в ответ показала язык. Она была врединой прямо с рождения! На другом берегу появился медведь. Большой бурый зверь зарычал на застывшую лодку, и женщины кинулись к бортику. В детстве Эол то и дело мечтал, как сразится с таким на охоте, и победит на глазах у отца. И тот непременно полюбит его! На деле же вышло иначе. Медведя убить он не смог, а испуганный им, обмочился у всех на глазах. Случай этот надолго остался в устах, а сам он стыдился смотреть на отца после такого позора.
- Сумиха, (Медведь), - сказал он Трезоре, - Су-ми-ха, - повторил по слогам. Так делала Тея, учила дочь языку. Правда, михтийскому. Хотя и хорнийский приходился Трезоре родным. Так пусть же первое слово малышки звучит на его языке!
Медведь ушёл скитаться вдоль берега. Какая-то из пассажирок решила устроить обед на борту, и запах привлёк одинокого зверя. Гребцы снова сели на вёсла, и Эол усмехнулся, увидев, как девушки вьются вокруг. Все они были похожи на Зуру! Он видел отличия только вблизи, но всё равно не давал им Трезору. Девочка слишком ему дорога, чтобы вручать её в руки любой, даже самой заботливой женщины.