Он ничего не ответил на реплику Уилла. Да и что тут можно ответить? «Да, хорошо», «желаю удачно облегчиться», «счастливого пути»? Нет, все это будет звучать подозрительно. А Уилл парень не глупый и уж точно не такой безмозглый, как мистер Маккензи. С ним надо действовать осторожнее.
Уилл завязал шнурок на втором ботинке и пошел в туалет без задних мыслей. Их не могло быть. Это в начальной школе друг, приятель и заклятый враг – нередко один человек. А в средней школе не так. Здесь люди учатся поддерживать, доверять, а в некоторых случаях – даже любить. Поэтому, когда Уилл рефлекторно закрыл задвижку изнутри, он и подумать не мог, что почти через секунду задвижка закрылась и снаружи.
Горди прижал ладонь ко рту, чтобы не заржать раньше времени. Он слышал звук льющейся струи. Хорошо хоть, Уилл не имел привычки что-то напевать, сидя в уборной. Будь это так, от смеха не удержался бы даже старпер со шляпой и моноклем на роже.
Одна струя затихла и заиграла другая, более мощная – это Уилл открыл кран, чтобы помыть руки. Намывал он их долго, видимо, потом он еще и лицо сполоснул. Горди уже и не знал, чем занять себя в этом ужасно мучительном ожидании.
И вот – задвижка со стороны Уилла открылась. Он потянул дверь на себя. Конечно же, дверь не поддалась. Пришлось потянуть снова – результат, естественно, тот же самый.
– Эй… Горди! Ты что, закрыл дверь?!
Закрыл. Именно он, Горди Дениелс. Он закрыл дверь!
– Открой ее! Ты же знаешь, что у меня клаустрофобия, – Уилл принялся лихорадочно дергать за ручку и стучать по двери.
«Нет у тебя ничего», – мысленно произнес Горди.
– Горди, сука, открой ее на хрен! Я тебе зубы выбью, урод! – Уилл начал истерично орать и дергать за ручку двери, не прерываясь ни на миг. У него действительно была клаустрофобия. А Горди об этом никогда и не задумывался.
– Открывай, мразь! Открой ее, давай!
Потоки оскорблений лились, врезаясь в дверь, и конца этому не предвиделось. Горди многое узнал о себе, о своей матери и том, что Уилл собирается с ними обоими сделать. Будь на его месте кто-нибудь другой, Горди бы просто ушел и ни разу об этом не пожалел. Но это был Уилл, и ему было очень хреново.
– Да ладно тебе, – сказал Горди и наконец-то выпустил Уилла.
– Ты зачем это сделал, дебила кусок?! – Уилл вышел и тут же толкнул Горди. Тот практически не сдвинулся с места.
– Я пошутить хотел, успокойся.
– Это не смешно! Вообще нисколько. Я не могу оставаться в замкнутом пространстве! У меня начинается паника, прикинь, – заявил Уилл. – Твою мать… – он сел на скамейку и вытащил из кармана ингалятор. Потребовалось снова прыснуть в рот.
– Меня самого так закрывали несколько раз, – соврал Горди. Он никогда не заходил в этот туалет.
– Заткнись, придурок.
Ну он и заткнулся – никогда еще не видел Уилла таким. Конечно, никакой опасности Уилл не мог представлять даже теоретически. Для этого его очки были слишком большими, а объем бицепса – маленьким. Просто появилось неприятное чувство, которое раньше Горди никогда не испытывал. Он мог потерять друга. А раньше у него друзей не было.
Остаток урока Горди просидел в кафетерии, а Уилл – в библиотеке. Горди слопал вторую порцию сэндвичей с сыром, а Уилл сделал четверть домашки по биологии. Они были разными, но чувствовали себя после этого инцидента одинаково – виноватыми. «Не надо было так», – подумал Горди о своей выходке в туалете. То же подумал и Уилл, когда вспомнил, что назвал своего друга сыном дворовой проститутки. Да уж, перебрали они оба.
Горди вышел из кафетерия, как только прозвенел звонок, и в коридоре он увидел толпу. Странно идти с толпой в противоположных направлениях. Складывается ощущение, что ты делаешь что-то не так. Не так, как все. Ведь в кафетерий ходят на переменах – это правильно. А вот когда ты вместе с сообщником сваливаешь с физкультуры, ссоришься на ровном месте и идешь жрать в одиночестве – это уже не очень правильно. Но вполне типично для Горди. Поэтому он даже не замечал странных взглядов в свой адрес. Надо же когда-нибудь начать к ним привыкать.
– Добрый день, – произнес Горди, зайдя в класс. В нем сидел только учитель – мистер Аткинсон. Он преподавал литературу. В свои шестьдесят три он это делал довольно бодро: никаких монологов себе под нос и сочинений на весь урок в стиле «пишите любую херню, только меня не трогайте». Хороший препод, но в плохом месте. Средняя школа – это не про любовь к Шекспиру или Вордсворту.