Николай понял, что речь шла об их цехе и секретарь парткома упрекал в чем-то Израеля Львовича.
— Николай Иванович, — неожиданно обратился к нему Зарипов. — Без вашего участия, к сожалению, на днях мы рассматривали и обсуждали вопрос пуска установки в вашем цехе. В горкоме партии нам негласно дали по шапкам за одну, мягко говоря, оплошность, но мы без вас не можем разобраться в ней, в этой халатной оплошности: Иван кивает на Петра, а Петр на Ивана. Вот Израель Львович доказывает, что вы не только участвовали в разработке модернизации, но выставляет вас чуть ли не самой заглавной фигурой. Об этом он и в горкоме рубанул... Так ли это? И как изволите понимать заявление вашего непосредственного начальника, то бишь Ясмана?
Ожидая в приемной своего вызова, Николай, как ни странно, думал вовсе о другом. Его тревожил и наполнял каким-то волнением предстоящий прием в партию, а не этот вопрос, неожиданно поставленный секретарем парткома. Он как бы очнулся, пришел в себя, прежнее волнение отхлынуло. Задетый несправедливостью, о которой в данный момент не хотелось думать, он уверенно, с некоторой даже нагловатостью сказал:
— Всю идею реконструкции: и установки, и подающей линии предложил я, чуть ли не три года тому назад!
— Вот-вот, — перебил Нургали Гаязович, — и Ясман утверждает то же самое вплоть до того, что готов отказаться от собственного участия в реконструкции. — Он прервался, сощурив посуровевшие глаза, пристально всмотрелся сначала в лицо Рабзину, потом перевел взгляд на Николая. — Мы знаем вас как хорошего и активного рационализатора. Но каким же тогда образом в документации не оказалось вашей фамилии? Что это, простое упущение или чей-то умысел?
— Этого я сам не знаю, — понуро подтвердил сомнение секретаря парткома Николай.
— Виктор Иванович доказывал здесь, что фамилия Локтева, дескать, вылетела машинально. А до парткома он, как мне известно, настаивал перед всеми о совершенно другом, — якобы, вы, товарищ Локтев, вообще не причастны к усовершенствованию головной установки.
— Как это так! — изумленно обернулся Николай к Виктору.
— А коль машинально фамилия вылетела, — вмешался в разговор Израель Львович, — так вписать надо и нема делов!
— Вписать не трудно, раз плюнуть, — опять загорячился секретарь.
— Да вряд ли не трудно! Вся документация, утверждена давно Москвой, — подал голос из крайнего угла кабинета невозмутимый Давыдович.
— Настоим — впишем! — утвердительно подчеркнул секретарь парткома. — Бумага все терпит... Но дело тут пахнет, чую, керосином: спичку зажжешь — вспыхнет. Что-то здесь не то...
— Да что вы, Нургали Гаязович, — скороговоркой, чтоб не перебили, заторопился Виктор. — Я же объяснил все до мельчайших подробностей...
— По вашему объяснению выходит — во всем виноват главный инженер, усомнившийся в приоритете простого оператора. А вот я, убей меня, не верю! Ваш, казалось бы, бесспорный факт не имеет под собой основы. Перед членами парткома заявляю категорически, чуть только выкрою время, назначу специальную комиссию — пускай разберутся детально во всем. Иначе, я смотрю, у нас на комбинате прямо стало какой-то непогрешимой закономерностью: чуть кто разнюхает, что предложение чье-то сулит хорошенькую выгоду, так и норовят под него свои фамилии втолкнуть. Это же настоящий разбой! По рукам надо бить, ведь рука-то протянута к государственному карману. В таком случае и я с легкостью штабного писаря под любым предложением свою фамилию могу поставить, так, что ли?
Виктор Рабзин не ожидал такого крутого поворота. Еще во время недавнего разговора с Николаем в красном уголке парткома он понял, чем грозит этот обман, его могут заподозрить и обвинить в умышленных действиях против Локтева. Он уже обдумывал, каким образом возможно восстановить все, как было, но его разуговорил тогда Давыдович, не видящий причин опасаться. Теперь он понимал, что проигрывает. Оставалось одно из двух: затушевать свою вину, перевалив все на случайную ошибку главного инженера комбината или признать себя виновным и поднять руки. Но этого во что бы то ни стало допустить нельзя. Тогда со всей полнотой откроется истинный характер его поступка. А за это по головке не погладят.
Опять подал голос Давыдович:
— Локтев остается же одним из авторов... рацпредложения. И деньги за свое получит.
— Деньги мне могут выдать и за изобретение, нахимичат в бумагах и выдадут. Да разве я за деньги вкалывал...