Машинально председатель оторвался от бумаг, раскиданных на столе, поднял голову и настороженно посмотрел на старика.
— Как не знать. Не первый день живет у нас. А к чему бы это ты про него разговор затеял? Живет себе спокойно, ну и пусть живет.
— Сволочь он, вот к чему разговор веду? Гнида он — вот кто! Я, Астрахан, воевал. Раненый весь. А Осокин, собака, стрелял в меня. Этого ты не знаешь, председатель! Сволочь белая он! Этого ты тоже не знаешь, я так полагаю. Судить его надо, а не пенсию платить. За что пенсию, за то, что жену мою убил, меня пристрелить хотел, за то, что с белыми вместе воевал? Ты знаешь ли об этом, председатель?
Набравшись решимости идти в правление колхоза с этим сообщением, Астрахан думал, что ему трудно придется доказывать свою правоту. Мало ли воды утекло, мало ли травы скошено — и все сызнова быльем поросло. Старик ожидал всего, только не этого короткого утвердительного ответа председателя.
— Знаю, Астрахан, знаю...
— А тогда как же мне жить дальше?
— Не волнуйся, отец, — мягко и спокойно сказал председатель. — Осокина мы знаем. И как воевал против нас, как в Харбин потом сбежал. А в сорок девятом году назад вернулся, в совхозе работал в Казахстане. Вину свою искупил он бедами и лишениями, когда в Китае жил. Потом у юристов статья есть: за давностью лет не судят...
— Не важно это, что за давностью лет. Не всякого надо в виду иметь, когда закон этот вспоминают. Ошибка это!
Председатель подошел к Астрахану, обнял его, дружески по плечу похлопал и, доверительно заглядывая в глаза,сказал:
— Иди отдыхай, отец. Если туго будет, заходи. Всем поможем тебе. Хлеб-то есть у тебя, не выписать ли?
— Хлеб есть, все есть, ничего не надо мне... Правды, надо, а вы «за давностью лет».
Астрахан ушел. Горе душило его, давняя злоба то вдруг оживала, как затухающий костер на ветру, то гасла совсем. Подходя к дому, он увидел сынка соседа Гаяза, конюха колхозного. Подошел к нему. Они сели на лужайку у калитки. Старик никак не мог припомнить, как звать юношу; «Совсем старый стал, соседа и того забыл как зовут, — думал он. — Дырявая память совсем. Старый-старый, а вот Осокина не забыл ведь?»
Глаза, как сталь охотничьего ножа, холодны. Пальцы его желтые и длинные, как осенний камыш вдоль озер.
Это помнит старик хорошо!
— Как звать-то тебя, сынок? — смущенно спросил он. — Что-то запамятовал.
— Эх, бабай, бабай... Склероз у тебя, по-видимому. Шамилем звать, забыл, что ли?
— Забыл малость, признаюсь. Как там Уфа живет? Когда домой вернешься?
— Уфа хорошо живет. Все есть в Уфе, и тебе, бабай, я плиточный чай привез. Гостинец.
Старик ласково обнял юношу, костистой ладонью погладил его по голове.
— А домой не вернусь, бабай. Нефтяник ведь я, куда-нибудь на Север уеду, в Тюмень, может быть.
И рассказал ему Астрахан о своем горе, о соседе своем рассказал, о полынной горечи памяти поведал юноше.
— Серчал я, сынок, душа болела. Думал — обижают меня, думал — забыли, что я за Советскую власть воевал. Семь ранений имел да две к тому же штыковых раны.
Шамиль был потрясен рассказом Астрахана. Он привстал на колени, глаза разгорелись.
— А вы почему же молчите? Об этом немедленно заявить надо.
— Заявлял уже, — равнодушно махнул рукой старик. — Какой толк? Закон, говорят, есть — за давностью лет... Одно досадно теперь, сынок. В свое время не учился я. Все некогда было, работы по горло было. Жизнь строили, о себе забывали. О вас думали. Вам чтобы хорошо жилось.
Шамиль помог Астрахану приподняться с земли, сбегал в избу и вынес ему плитку чая, пошел проводить до дому.
— Ничего, бабай, не расстраивайся. Не такие, как Осокин, жизнь строили на земле, а такие, как вы. Все на ваших плечах лежало, и все выдержали вы, не согнулись. Мы не в обиде на вас. Только благодарны!
— Правда, сынок? — улыбаясь, спросил старик. — Правда, сынок? — недоверчиво заглядывал в его глаза.
— Это чистая правда, Астрахан!
* * *Дома, одиноко полежав на широких нарах, Астрахан подумал: «Пойду-ка я завтра пораньше к председателю, пусть на работу определяет».
Председатель так и ахнул и присел на стул удивленный.
— Ах ты — душа неугомонная, Астрахан! — сказал он. — Какая тебе работа. Сиди на теплой печке, отец, да грейся. Пусть другие работают. Государство, которое такие, как ты, Астрахан, отвоевали да на ноги поставили, уже не бедное. Прокормит тебя. Хлеб нужен? Дадим хлеба. Мяса захотел? Дадим и мяса, друг ты мой хороший. Вместо работы вот чего. Завтра поедешь на отгонную ферму, посмотришь, как там сенокос идет. За молодежью приглядишь. Если потребуется, косы пробивать будешь...